Все это чувствовал Владимир и не знал, как он должен себя вести. Что-то его тормозило, ставило барьер между ним и девушкой, которая ему нравилась – и это были корешки книг с непонятными названиями, стоящие рядами молча, неподвижно. Неживые вещи – а такое они вдруг произвели с ним, что он ощутил свое ничтожество перед бумагой, покрытой буквами.
Что это? Кто управляет этим? И стыдно стало чего-то непонятного и невозможно спокойно смотреть в глаза девушки, которая живет рядом с этими книгами, так сурово смотрящими на него глазами тех людей, которые все это написали. Почему неловкость сковывала Владимира, и он в этот момент себя ненавидел за эти ему непонятные чувства.
А Эля спокойно размешивала серебряной чайной ложечкой чай в красивой чашке, которую ей подарил Виктор Леонидович на ее день рождения.
– Знаешь, когда я приехала к дяде, я сначала стеснялась своей серости. Где я могла видеть книги, когда мы еле сводили концы с концами. Мама мне рассказывала, что деда репрессировали. У них была большая библиотека, но в войну книги обменивали на еду, а часть все-таки сохранилась, и все забрал себе дядя, как старший.
А у мамы только и осталось, что швейная машинка “Зингер”. Так она на ней с утра до ночи строчила, чтобы нас как-то прокормить.
Эля не понимала, почему ей об этом хочется говорить с Владимиром. Она никогда не рассказывала о семье, а сейчас вдруг захотелось. То ли Владимир был причиной, то ли ее усталость от той жизни, которую она вынужденно вела.
Разве могла она подумать, что попадет в такую вынужденную зависимость от жизни, от своей неустроенности, что придется пойти на ненужные ей отношения с человеком, который дает ей средства не умереть с голоду.
Но, стиснув зубы, она проживала не ею выбранную жизнь и ждала, что, может быть, когда-нибудь это кончится. Ей хотелось нормально выйти замуж. Она не мечтала о богатой жизни, видя вокруг себя этих новых людей с их плебейством и желанием унижать неважно кого, чтобы таким образом чувствовать свою значительность.
Первое время ей было трудно общаться с этими людьми, которые всем своим видом хотели ей показать свою значительность, рассуждая о стилях, в которых разбирались как тот, кто сказал, что «стили бывают трех Луев, и все три Луя в одну цену».
Сейчас, вспоминая свое начало, Эля с ужасом думала о том, что перед ней новичок, которого она должна будет ввести в мир обмана, лжи, и ей стало стыдно и противно.
12
– У меня тоже семья когда-то пострадала, и тоже дедов куда-то извели. Так что я толком не знаю про них ничего. Мать мне никогда не рассказывала. Она у меня замечательная. Одна за всю жизнь никого никогда в дом не приводила.
Владимир не понимал, почему вдруг заговорил об этом, но вся обстановка и то что Эля говорила про себя ему было понятно и вызывало в нем желание рассказывать о себе. И вдруг он спросил:
– А у тебя есть кто-нибудь?
Эля молчала, а потом совершенно неожиданно сказала:
– Если я скажу, что нет, не поверишь, – и она опустила глаза.
– Почему? Вот у меня никого, кроме матери нет, – сказал смущенно Владимир.
– Я не могу сейчас говорить об этом. Есть обстоятельства, которые сейчас мне не дают возможности чувствовать себя свободной.
Что-то мешало Эле сказать правду, но вдруг очень захотелось все рассказать про Виктора Леонидовича, но она подумала о том, что завтра он ее вызовет к себе и начнет допрашивать, буравя своими глазками, а потом скажет: «Мы сегодня будем ужинать?» Она должна будет ловчить, что сразу не может его приглашать к себе, а потом он сам предложит ей к нему поехать. Она сейчас почему-то решила, что она с ним прекратит всякие отношения. Она также знала, что он будет ее запугивать, что уволит. Ей придется искать работу, а это при ссоре с Виктором Леонидовичем будет ей очень сложно. Нужно уйти из «Антиквариата», а она не знала, чем можно еще заняться.19.5.12
Владимир не мог догадываться обо всем этом. Он и отдаленно не мог себе представить, в какую историю хочет его вовлечь руками Эли этот Виктор Леонидович, к которому в глубине души он испытывал уважение и преклонялся, как перед человеком, который сможет его ввести в другую жизнь.
Эля сейчас не понимала, как ей себя вести. Конечно, она могла бы Владимира заинтересовывать, но она почувствовала, что он человек из другой жизни, что он не испорчен «новыми веяниями», что он очень доверчив, и поэтому не знала, в какую сторону поворачивать ситуацию.
Сумерки окрасили окно в синий цвет. Эля включила торшер и задернула занавески, а Владимир, как ни в чем, ни бывало, рассказывал про свое.
– Знаешь, я ведь после предыдущей работы еще никак не могу придти в себя. Ты этого не знаешь, когда старшие учат младших, и все это грубо. Я, правда мог за себя постоять, все-таки спортом занимался в школе, а вот был у нас интеллигент один, так ужас, что над ним вытворяли. Я даже заступился однажды за него - мы и подружились. А не окажись я с ним рядом, так неизвестно, что с ним сделали бы.
Он замолчал, вспоминая, как на этого интеллигента напали трое, а тот уже и не сопротивлялся, и никого не было рядом, чтобы на помощь позвать. Как ему досталось порядком, но парня он отбил.
- И парень, вроде, из деревни. Так интеллигенты, которые книжки читают, и в деревне бывают. Мать у него учительница. Мне теперь этот парнишка пишет письма откуда-то из Рязанской области. Уехал домой, в институт заочный поступил и в город хочет перебраться. Так ведь это не просто, работу сейчас найти и чтобы жить было где, – он замолчал.
– Вот и я. Если бы не дядя, так бы и жила около матери. Она не представляет, как я тут живу. Если бы узнала… – Эля остановилась.
– А как ты живешь? Все нормально, – подхватил Владимир. – Жить есть где. Вот, книги. Работа есть. – Он посмотрел на Элю и почувствовал, как она еле сдерживается, чтобы не расплакаться.
– Да что такое? Неужели? – спросил Владимир и вспомнил, как часто Эля хмурая выходила из кабинета Виктора Леонидовича «Какой дурак, – подумал он про себя, – и что я тут делаю?».
Эля догадалась, о чем он.
– Нет, нет, это не то, что ты подумал, – она смотрела в сторону – Детство вспомнила, маму.
Владимир встал.
– Ну, я пошел. Спасибо за чай. – Он направился к двери, и когда вышел на площадку, услышал вслед:
– Извини, если что не так.
Он спускался вниз - странное и непонятное чувство овладело им, что он подошел к чему-то, что от него скрывает жизнь. И как это он так, раньше не догадался, что Эля… Он не говорил себе что. «А может быть и не так, ведь она сказала мне, что не то», – и тогда он напряженно стал вспоминать все, что касалось Виктора Леонидовича и Эли.
Да, они, куда-то после работы, вместе ездили не на его машине, а на другой, новой, которую водил Виктор Леонидович. Дурак, – думал он про себя, – И ежу понятно… А ты вдруг решил, что можно и тебе,- и тут он вспомнил, что не он первый начал, что Эля сама пригласила его к себе.
-Да что это я? Вот дурак. На чужой каравай, - он шел, ничего не замечая вокруг, и только видел плитки тротуара под ногами. Потом оглянулся и понял, что идет в противоположную от дома сторону.
Когда Владимир вернулся домой, его не покидало ощущение, что он сбежал. Он задавал себе вопрос: «Чего я испугался?» – и ответ был один – Виктора Леонидовича. При мысли, что он может попасть в историю, что он может из-за этого лишиться работы на фирме, его бросило в дрожь.
Мама уже спала. Он тихонько прошел на кухню и налил себе чашку чая. Занавески не были задернуты, и он подошел к окну. Звездное небо приковало его внимание, и он подумал: «Неужели вот так все в одно мгновение может измениться?». К чему относился этот вопрос он не знал, но чувствовал, что куда-то ушло его неприятное впечатление от этого визита к Эле, когда он смотрел на звезды, а они неподвижно с неба смотрели на землю и на все это суетное, человеческое – Владимиру стало спокойно и легко, и он пошел спать.