Телефон притягивал, и Аркадий ушел из дому, чтобы не поддаться искушению. Аня бы рассмеялась: «А знаешь, меня это устраивает. А тебя?» «А меня? Ох, как бы меня устроило, если бы было так...» Становилось душно. Ночью будет гроза. Аня грозы боится. Аня его не любит. Почему, собственно, его надо любить? Хороший парень, и только.
Он ходил по улицам и оказался перед домом Тони. Вспомнил про звонок матери и решил зайти. Тоня обрадуется весточке об Ольке, и они отлично поболтают...
Он долго звонил у двери. Наконец Тоня открыла. Она стояла в темноте, он не видел ее лица.
— А-а,— сказала она.— Проходи.
— А я уж думал...— Он заметил на ней плащ.— Ты уходишь?
— Нет. Заходи же... Я сейчас...
Тоня торопливо скрылась в ванной. Он прошел в комнату, сел на тахту, на которой она только что лежала. Услышал всхлипывания в ванной и тут же заглушивший их звук льющейся воды. Он долго ждал. Дверь из ванной открылась, и комната слабо осветилась отраженным светом. Тоня сняла в прихожей шелестящий нейлоновый плащ, прошла в комнату, спросила вяло:
— Как у тебя дела?
— Отлично! — От неловкости он заговорил слишком оживленно.— Привет тебе от Ольки. Только что мама звонила...
— Чай будешь?..
Она вдруг рванулась в прихожую.
— Да не бегай ты! — крикнул он.— Плачь здесь.
Тоня прижалась лбом к дверному косяку и заплакала.
— Слушай,— сказал он.— Я тебе помочь не могу?
Она опять убежала в ванную.
— Черт знает что такое,— виновато сказала, появившись.— Чай будешь пить?
— Давай,— сказал он.
— Если не хочешь, так не надо.
— Нет уж давай.
Аркадий слушал, как Тоня звякала в кухне посудой, и гадал, что же с ней произошло. Она принесла две чашки, поставила на табуретку перед тахтой, села с ним рядом и сказала:
— С завода меня выгоняют. Конечно, мне немного обидно.
Потянулась к чашке, увидела, что рука дрожит, и опустила ее.
Аркадий положил ладонь на эту руку, и Тоня привалилась лбом к его плечу, заплакала:
— Ч-черт... Мне плохо... Так плохо, Аркадий... Ч-черт...
Всхлипывая, бессвязно рассказывала, как струсил и накричал на нее Важник. Она не хочет, не может больше работать, ей никогда дочку не отдадут, да и не нужна она Оле, конечно, девочке лучше с дедом и бабушкой, а с ней, Тоней, всем плохо... Она рассказывала про японский халатик и дорогое белье, которыми пыталась удержать Степана, и как ей сейчас стыдно все вспомнить. Зачем она, дура, сорвалась тогда, все бы и сейчас было хорошо... Но сейчас ей и Степан не нужен, ей ничего не нужно, но почему ей всегда так не везет, она ведь так старается, ей так мало было нужно всегда... Кто в цехе выдерживал столько лет? Все уходили в отделы и институты, на чистую работу, а ей разве приятны грязь и ругань? Она же музыкальную школу окончила, а теперь она скучная, старая, отупела и огрубела, конечно, она никому не нужна... Аркадий ведь должен помнить, она не такой была...
Он сидел в неудобной позе, боялся пошевелиться. Он не мог найти ни одного слова для нее и страдал из-за своей бесполезности.
Тоня поднялась.
— Я новый чай сделаю. Попьем на кухне.
Он не спешил идта за ней, давал ей время успокоиться. Тоня позвала. Теперь она стыдилась своей слабости и отворачивалась.
— Ну вот,— сказала. — Это ты виноват. Господи, как я распустилась. Надо было тебе прикрикнуть.
— Хочешь, я с Грачевым поговорю? Или отец ему позвонит.
— Ай, Аркадий..
— Если я поговорю, Важник тебе ничего не сделает.
— Да разве в этом дело! Я... Ай, да что об этом говорить.
Она боялась опять заплакать, и он, понимая это, тоже молчал. Они сидели за столиком между раковиной и газовой плитой, молча пили чай. Тоня задумалась и забыла про Аркадия. Потом спохватилась, взглянула на часы.
— Поздно как. Ты уходи.
Глава девятая
Николай Важник
1
Он пришел в цех позднее обычного, к самому началу работы. Первый конвейер стоял. На втором несколько раз стукнула, словно примериваясь, формовочная машина. Затихла: и там что-то было не в порядке. Не сказав ни слова, он прошел сразу к себе в кабинет.