Дальше поезд потащился без этой шумной компании. Но Емельянов был настороже: он стал спиной к своим спутникам и приготовился дать отпор каждому, кто выйдет на площадку и вздумает поинтересоваться пассажирами на подножке.
Зиновьев сидел беспокойно, то и дело озирался, а «Николай», прислонясь головой к поручню, глядел на бегущую землю и вдыхал запахи сосен, морских дюн.
— Сейчас будет Разлив. Слезайте со своей стороны, — предложил Емельянов.
Спрыгнув на испачканную мазутом землю, они пошли к озеру. Ноги утопали в желтом сыпучем песке.
По пути Емельянов объяснил, что первое время гостям придется ютиться на сеновале, а потом он переправит их на покосы.
— Как зовут вашу жену? — спросил Владимир Ильич.
— Кондратьевной, — ответил Емельянов. — Она у меня тоже партийная.
— Это хорошо. Но на всякий случай предупредите, чтобы о нас — никому ни слова. Даже если будут говорить гадости про меня — пусть не заступается.
— Скажу, но она и без меня знает. Пережила многое, привыкла язык за зубами держать.
Надежда Кондратьевна не спала, поджидая ночных гостей. Встретила она их приветливо:
— Прошу поужинать… а может, верней-то будет — позавтракать. Скоро светать начнет.
— Спасибо, мы ужинали, — поблагодарил ее Владимир Ильич. — А вот от горячего чая не отказались бы. Продуло на подножке.
— Только у нас с сахарком плоховато, — предупредила Надежда Кондратьевна. — Вприкуску придется.
— А мы сахар захватили, — сказал Владимир Ильич и передал объемистый сверток, полученный от Аллилуевых.
В свертке кроме кускового сахара оказались пряники, галеты, банка консервов и два кулечка с крупой.
Усадив гостей за накрытый стол, хозяйка ушла к плите, где тонко попискивал большой чайник.
Сарай, обжитый Емельяновыми, походил на просторную кухню, стены которой были оклеены дешевыми обоями. В дальнем углу виднелись широкая кровать и детская люлька.
Емельяновские мальчишки, спавшие на сеновале, услышав незнакомые голоса, стали один за другим спускаться по узкой лесенке вниз и выстраиваться вдоль стены.
— Сколько же их у вас? — спросил Зиновьев.
— Семь ртов, — ответил Николай Александрович. — Рабочий человек только ребятишками и богат.
— Что же нам не сказали, что у вас столько детей?
— Видно, не знали. Но вы не огорчайтесь. Они вам не помешают, ребята послушные, — стал уверять хозяин.
Владимир Ильич с укоризной взглянул на Зиновьева и пригласил мальчишек к столу.
— Ну, друзья, давайте знакомиться, — сказал он. — Тебя как зовут?
— Лева, — ответил малыш. — А это мой братик Толя, Пожимая парнишкам, руку, Владимир Ильич спрашивал имена и, стараясь запомнить их, повторял:
— Николай, Сергей, Александр… значит, самый маленький Лева?
— Нет, самый махонький — Гоша, он еще в люльке качается, — поправил хозяин.
— А седьмой куда пропал? — поинтересовался Ильич.
— Седьмого Кондратием зовут. От рук он у нас отбился: в анархисты записался. Теперь по ночам колобродив, — пожаловался Николай Александрович.
— Как же так, у родителей-марксистов… сын анархист?
— В коммерческое училище его отдали, думали, человеком будет, а там парням голову задурили. Какие-то «безначальцы» объявились, на сборища свои заманивают.
— Хм, это не очень приятно. А он не проговорится… не скажет, что мы у вас остановились?
— Нет, такое не позволит… все же он мой сын, — уверенно сказал Емельянов. — Ребята у нас приучены, знают: если с отцом беда приключится, то и им плохо будет. Только вот Кондратий шалый. Поговорили бы вы с ним, Владимир… то бишь, простите, Николай, может, вас послушается.
— Хорошо, попробую. Обязательно познакомьте меня с ним. Только прошу не забывать моего нового имени.
Малыши, получив по прянику, вновь убрались на сеновал, а старшие ребята — Александр и Сергей, — попив с гостями чаю, стали помогать матери мыть посуду и убирать со стола.
Уже начало светать. Где-то у соседей пропел петух. Хозяин предложил гостям свою кровать, но те предпочли спать на сеновале.
Улегшись на сухое прошлогоднее сено, источавшее едва уловимый запах осоки и мяты, Зиновьев недовольно сказал:
— Ну и подобрали же нам нелегальную квартиру! Если бы знал, что здесь такая орава, — никогда бы не поехал.
— А на что вы рассчитывали? — поинтересовался Владимир Ильич.