«Ага, разыгрываешь из себя грозное начальство. Это мне на руку. Только бы ты на перрон не вышел», — думал Николай Александрович и, не спросив разрешения, уселся на скамью, небрежно развалясь.
— Говори, кто ты? — стал допрашивать комендант.
— Сказано, рабочий Сестрорецкого завода.
— Рабочий, — с презрением процедил офицер. — А ведешь себя как? Встать, когда разговариваешь с комендантом! Обыскать его, — приказал он юнкерам.
Те обшарили карманы Емельянова и нашли депутатский билет, который Николай Александрович должен был передать одному из членов Петросовета.
— Твой билет? Ты депутат? — спросил офицер.
— Какой билет? Подобрал эту бумажку — думал, пропуск кто обронил.
Емельянов показал ветхую подкладку сильно поношенной куртки. Сунул руку в дырявый карман и в прореху показал указательный палец.
— Вот какой я депутат!
Все, кто был в комнате, расхохотались.
— На Сестрорецком заводе слесарем работаю. Понял?
— Сколько же лет ты там работаешь?
— Без малого — тридцать.
— Тогда ты все начальство должен знать. Назови фамилии.
Емельянов стал перечислять всех старых и новых начальников, чтобы затянуть допрос. «В случае чего — ударю, пойду на скандал, — решил он. — Владимир Ильич успеет уехать».
Офицер нетерпеливо перебил его:
— А кто старший врач на заводе?
— Гречин, конечно. Ох и взяточник же! Паршивый человек.
— Что? — комендант угрожающе поднялся и ударил кулаком по столу. — Как ты смеешь оскорблять моего дядю!
Он готов был избить Емельянова.
В это время подошел поезд. Несколько патрульных выскочили на перрон. Офицер, злобно выругавшись и пообещав: «Я тебя под расстрел подведу, сукина сына!» — начал что-то писать.
На перроне неожиданно появились военные и штатские. К Александру Шотману подошел вооруженный юнец в форме ученика реального училища и предупредил:
— Господин дачник, это последний поезд. Больше в Петроград ничего не будет, садитесь.
Растерявшемуся Шотману ничего не оставалось, как поспешить к вагону и при помощи юнца подняться на площадку.
Владимир Ильич все это видел из кустов. Как же быть? Оставаться в Дибунах до утра? Опасно. И к вагонам не подойдешь — арестуют.
Прозвучал сигнал к отправлению. Скудно освещенные вагоны один за другим медленно проплыли мимо. Раздумывать больше было нельзя. Владимир Ильич подтолкнул Рахью и сказал:
— Садимся.
Они нагнали последний вагон и один за другим на ходу вскочили на подножку, прошли в вагон.
В темном вагоне, на их счастье, пассажиров не оказалось. Вошедший кондуктор, осветив фонарем неожиданных пассажиров, спросил:
— Ваши билеты?
— У нас билетов нет, — сказал Рахья.
— Как так нет? Кто вы такие, что без билетов ездите?
— Мы сестрорецкие рабочие… нам денег давно не выплачивали.
— Ах, вот оно что! До ручки, значит, дожили при новом-то царе Керенском?
— Дожили, — согласился Рахья.
Кондуктор сочувственно вздохнул и, поставив фонарь на скамейку, сел напротив.
— Ну что с вами поделаешь, — сказал он. — Езжайте зайцами. Нам тоже уже второй месяц не платят.
По пути кондуктор стал допытываться:
— А правда ли, что большевики немецкие агенты, а Ленин на аэроплане за границу перекинулся и там с певичками гуляет?
— Вранье все, сплетни, никуда он не перекинулся, — возразил Рахья. — Здесь живет, статьи пишет. Не читал разве?
— Да грамотей я неважный, — признался кондуктор. — В нынешних газетах разве разберешься? А что у вас на заводе говорят? Вы ведь, сестрорецкие, все политиками стали…
Рахья стал объяснять словоохотливому кондуктору, что такое большевики и чего они хотят. Владимир Ильич, опасаясь, как бы железнодорожник не опознал его, сидел в темном углу и, опустив голову, делал вид, что дремлет.
Не доезжая одной остановки до Петрограда, они вышли из вагона и исчезли в темноте.
Арестованного Николая Александровича комендант продержал до прихода ночного поезда из Петрограда. Под дулами револьверов Емельянова вывели из комендатуры, посадили в вагон и заперли в служебном купе.
В Белоострове в вагон с арестованными пришел унтер-офицер Смирнов. Он был членом Сестрорецкого совета рабочих и солдатских депутатов и хорошо знал Николая Александровича.
— Ты как сюда попал? — не без удивления спросил Смирнов.
— Ваше начальство загребло.
— За что?
— Повздорили малость… и об офицерском дядюшке Гречине нехорошо отозвался.
Смирнов оглядел опустевший вагон, открыл пошире дверь служебного купе и сказал: