— Не по своей воле, — бормотал старик. — Долговязый бес попутал. И кресты-то были старые из серебра… на чаше позолота стерлась. Без толку лежали. Не прогневайся, пощади мя…
В воскресенье после обедни старик не погасил свечей, а, как всегда, встал перед изображением распятого на кресте Иисуса Христа и, закрыв глаза, начал повторять свою каждодневную просьбу.
В церкви стояла такая тишина, что слышно было, как капает оплывающий воск, слегка потрескивает пламя свечей и попискивают бегающие в просвирной мыши.
Вдруг до слуха молящегося донесся скрип тяжелой двери главного входа. «Кто бы это мог быть? — вздрогнув, подумал сторож. — Не вернулся ли отец Анатолий?» Дряхлый настоятель церкви ушел последним, по рассеянности он мог что-нибудь забыть. Нет, по гулким плитам явно шагало несколько человек. Слышно было, как у одного из них цокали подковки.
Боясь оглянуться, старик торопливо стал отбивать поклоны и бормотать молитвы.
Шаги вскоре затихли, но сторож чувствовал, что пришедшие не ушли, а стоят где-то невдалеке и наблюдают за ним. Он лишь чуть скосил глаза и, заметив трех матросов, державших снятые бескозырки, рослого милиционера с красной повязкой на рукаве и сгорбленного отца Анатолия, упал ниц и в голос завопил:
— Матерь божья, великомученица, заступись!
— Ладно, хватит канючить, — сказал грубый голос. — Поднимайся.
Чьи-то сильные руки подхватили обомлевшего старика и подвели к аналою.
— Раб божий Лука, клянись на святом Евангелии, что будешь, как перед богом, говорить только правду, — подняв руку с тремя вытянутыми вверх пальцами, произнес отец Анатолий.
— Клянусь, — слабым голосом отозвался сторож, перекрестился и поцеловал край толстой книги с золотым обрезом.
Матрос, усевшийся на приступку алтаря писать протокол, строгим голосом спросил:
— Как зовут тебя?
— Лука Афанасьевич Субботин.
— Где проживаешь? Уроженец какого села? Уезда, губернии?
У старика затряслись ноги. Ему вдруг стало холодно, захотелось сесть. Словно сквозь сон он слышал вопросы, машинально отвечал на них и думал: «В тюрьму посадят… и отец Анатолий разгневается, прогонит меня».
— Правду ли говорят, что ты со злым умыслом выкрал церковную утварь, окропленную святой водой, и подкинул мастеровым?
— Каюсь, дьявол попутал.
И Лука Афанасьевич, утерев рукавом глаза, стал рассказывать, как после ареста переодетых военных к нему пришел их долговязый начальник и стал нашептывать: «Богоугодное дело свершишь. Они слуги антихриста, идут против царя и бога. Каторжники будут разорять церкви, измываться над верующими. Бог вознаградит того, кто поможет правосудию вернуть их в тюрьму».
— Видел ли ты, что арестованные мастеровые избивали кого-нибудь? — вновь стал допрашивать матрос.
— Каюсь, не видел.
— Кто стрелял с колокольни?
— Переодетые военные, которых арестовали мастеровые и матросы.
— Ими командовал Аверкин?
— Да, он потребовал, чтобы я впустил их в божий храм.
— Больше вопросов у нас нет, — сказал моряк. — Прошу свидетелей подтвердить, что насилия над гражданином Субботиным не было, что после клятвы над Евангелием он сообщил нам чистую правду.
Закончив протокол, Филипп Рыкунов записал адреса свидетелей, дал им расписаться и поблагодарил дряхлого настоятеля.
Милиционер хотел было взять протокол себе, но матрос сказал:
— Нет, брат, он нам самим пригодится.
Виталий Аверкин встревожился, узнав, что брат срочно вызывает его к себе.
«Разнос устроит, — решил он. — Целый месяц, как собаки с высунутыми языками, носимся по городу и — никакого следа. Словно в воду канул. Пусть сам попробует найти Ленина, если такой ловкий».
Виталий весь июль и начало августа не давал себе отдыха: он участвовал в ночных облавах, выслеживал делегатов Шестого съезда большевиков, выезжал в Кронштадт, где, по слухам, на линейном корабле «Заря свободы» прятался вождь большевиков.
О Кате Алешиной он не мог вспоминать без злости. Из-за нее его схватили какие-то парни и бросили в Неву. Он тогда чуть не захлебнулся. Сейчас на Выборгскую сторону лучше и не суйся: рабочие задерживают всех, кто им кажется подозрительным.
Явившись к брату, Виталий начал жаловаться на трудности работы. Тот слушал его как-то рассеянно, потом махнул рукой и перебил:
— Охотно верю. Сейчас не это главное. Тебе придется срочно заняться другим делом.
Всеволод, видимо боясь, что их подслушивают, подошел к двери, выглянул в приемную, защелкнул замок и, вернувшись, заговорил вполголоса: