— Керенскому, кажется, грозит отставка. Во всяком случае, он уже не котируется. Появился новый претендент в диктаторы — Лавр Корнилов. Генерал уже засылает в Петроград офицеров резерва и подтягивает к столице казачьи части. Двадцать седьмого августа отмечается полугодовщина революции. По этому поводу устроят манифестацию. Тебе с твоей группой придется изображать громил.
— А нас не перестреляют? — спросил Виталий, недовольный новым заданием.
— Не бойся, это исключено. В провокациях примут участие кроме вас еще и переодетые офицеры. Они позаботятся о безопасности.
Матросы, сидевшие в «Крестах», читали газеты, прославлявшие генерала Корнилова, и возмущались:
— Знаем мы этого героя. Против солдаток и стариков пушки выставляет, а как артиллерию противника увидит, так от страха штаны и войска теряет. В самом начале войны в плен угодил. Да к кому? К австрийцам, которые сами тысячами сдавались!
Как только газеты стали намекать о генеральском заговоре, Васкевич, державший нос по ветру, вдруг вновь стал запрещать свидания, передачи с воли и приказал коридорным не выпускать заключенных из камер.
Кончились прогулки по коридору, споры и хождения в гости. Вновь заработал тюремный телеграф.
Газетные заметки и статьи вызывали тревогу у заключенных. Генералы не без умысла стягивали к столице казачьи корпуса и конников «Дикой дивизии». В любой момент они могли устроить на улицах столицы резню.
«Нам будет хуже всех, — рассуждал про себя Кокорев. — Там, в городе, можно хоть камнями обороняться. А в тюрьме чем? Как вырваться отсюда?»
Неожиданно двадцать седьмого августа тон многих газет круто изменился. Они вышли с крупными заголовками, призывавшими население выйти на защиту революции, и требовали чрезвычайных полномочий для Керенского.
На другой день с утра в контору тюрьмы стали вызывать политических заключенных и выпускать на волю. Первыми тюрьму покидали матросы. Только Тарутина задерживали.
— Ишь как оборачивается: вас выпускают, а мы за решеткой остаемся, — помрачнев, сказал Иустин.
— Не печалься, и до тебя очередь дойдет, — успокаивали его уходящие. — Видно, сперва левых эсеров и большевиков отправят, а потом и вашего брата… анархистов попросят.
— Да какой же я, к черту, анархист, если делаю и говорю то же самое, что и вы?
— Что правда, то правда. Давно бы тебе пора к нам переходить.
— В общем, не тревожься, ребята, ежели вас не выпустят, то мы такую бучу на воле поднимем, что они не возрадуются, — пообещал на прощание Проняков. — На всякий случай дайте-ка адреса, может, к вашим зайду, расскажу, как вы здесь…
К вечеру в больших общих камерах осталось по два-три человека. Заключенные как тени бродили по коридору, надеясь, что, может быть, и их вызовут, но стражники молчали.
— Видно, на завтра отложили, — сказал Кокорев. — Пошли спать.
На следующий день в контору больше вызова не было. «Заложниками нас оставили», — решили заключенные.
Днем пришли газеты. Василию удалось купить «Новую жизнь», а Иустину достались «Биржевые ведомости». Наткнувшись на сообщение о том, что рабочие Обуховского завода, «Анчара», «Старого Лесснера» требуют немедленного освобождения всех, кто был арестован в июльские дни, Василий повеселел:
— Наши действуют!
— Чудеса какие-то! — вдруг воскликнул Тарутин. — Буржуйская «Биржевка» матросов хвалит.
И он вслух прочитал заметку о прибытии в столицу пяти тысяч кронштадтцев.
— «Вчера Петроград впервые после революции увидел дисциплинированные части. Это были стройные колонны кронштадтских моряков. На эти части Временное правительство может положиться в своей борьбе против изменников революции». Значит, балтийские моряки стали нравиться? Здорово получается! — сказал Тарутин.
В других заметках сообщалось, что войска мятежников все ближе и ближе подходят к Петрограду.
Перепуганный Керенский искал защиты у рабочих и матросов. Он видел в них наиболее организованную силу, способную выстоять против корниловских войск.
Вокруг Петрограда рылись окопы, строились заграждения. Революционные отряды занимали ближние подступы к городу, разбирали железнодорожные пути и высылали своих агитаторов навстречу казакам.
Аверкин несколько дней готовил группу погромщиков, которым поручалось спровоцировать беспорядки, но, когда накануне празднования он поздно вечером явился к брату, тот вдруг сказал:
— Завтра ничего не будет. Воздержимся. Людей пока не распускай, пригодятся. Очередная истерика! Керенский, который знал о заговоре, вдруг решил стать разоблачителем: арестовал представителя Корнилова и на заседании Совета министров потребовал для себя чрезвычайных полномочий. Видимо, произошло идиотское недоразумение. Надеюсь, через день-два выяснится. Ты жди.