— Эта новость первостепенной важности, — отметил Ильич. — Теперь мы вновь можем требовать всей власти Советам.
Два дня, которые провела Надежда Константиновна в Гельсингфорсе, пролетели незаметно. Дела требовали возвращения в Питер. Владимир Ильич надавал ей столько поручений, что она не знала, сумеет ли выполнить их.
Прощаясь, он взял с нее слово, что недельки через две она опять приедет.
Ильич собрался проводить Надежду Константиновну до вокзала, но она воспротивилась:
— К чему? Нарушишь только конспирацию.
Но Владимир Ильич все же дошел с нею до углового дома улицы, а там они расстались как незнакомые.
Вторично собравшись к Ильичу, Надежда Константиновна решила не заезжать к Емельяновым. Зачем отрывать людей от повседневных дел? Ведь нелегко сейчас прокормить семерых ребят.
Она хорошо запомнила путь, по которому они шли первый раз. Перейдя без препятствий границу, лесом направилась к станции.
В смешанном лесу осень ощущалась острей: все березы уже позолотило, а сосны шелестели листвой, словно объятые бездымным пламенем. Рдела рябина, и чернели ягоды шикши и вороньего глаза. От палого листа земля пестрела.
Боясь сбиться с тропы, Надежда Константиновна вышла на открытое место и пошла вдоль желтевших дюн. Здесь пахло морскими водорослями. Ноги утопали в песке.
Темнота надвигалась быстрей, чем в прошлый раз. Боясь опоздать, Надежда Константиновна ускорила шаг. К станции она подошла запыхавшейся, с трудом переводила дыхание.
На перроне собралось много солдат и матросов. Как только подошел поезд, они, толпясь, ринулись к вагонам. Надежда Константиновна чуть ли не последней пришла в вагон. Сидячих мест не оказалось, и ей пришлось стоять.
Как только поезд тронулся, в вагоне начались громкие разговоры. Казалось, едут не пассажиры, а любители митинговать. О чем только здесь не говорили солдаты и матросы. Всем был ненавистен Керенский, обещавший одно, а делавший другое.
— Махорки не стало. Пайку хлеба урезали. Овсом кормят. Сам бы попробовал воевать на пустое брюхо!
— А за что воевать? — спрашивал молодой солдат. — За то, что моего батьку и деда каратели избили? Не смей помещичью землю трогать! Жрать-то что будем? Коней в деревне не осталось…
— Не один Керенский шкодит. Всю шайку-лейку пора шугануть.
— И Корнилов еще себя покажет, — уверял рябоватый матрос. — Ему место в тюрьме, а он в гимназии живет, которую его же Текинский полк охраняет.
— Верно, — поддержал его другой матрос. — Он там себе новую армию соберет.
— Черного кобеля не отмоешь добела.
— Чего большевики ждут? Почему власти не берут? — кипятясь, спрашивал рыжеватый пехотинец. — Народ же за них!
— Говорят, погодить надо. Синтуация не назрела, — вставил бородач из ополчения.
— Какая такая «синтуация»?
— Да вроде чирья, что ли. Ждут, когда нарвет, потом стукнут по нему, чтоб лопнул.
— Дождутся, что самих за глотку схватят и на холку сядут. Тут зевать нельзя…
От шума и духоты, запаха стеариновых свечей, горевших в фонарях, и махорочного дыма у Надежды Константиновны закружилась голова. Сердце стало биться учащенно, как во время приступов «базедки», но никто из спорщиков не заметил, что «деревенской тетке» стало дурно, и не предложил ей места.
Она с трудом выбралась в тамбур и там, глотнув свежего воздуха, уткнулась лбом в холодную стенку и приказала себе: «Не распускаться».
Какой-то щеголеватый военный, с подстриженными усиками, заглянул в вагон, но, услышав, о чем говорят солдаты, тотчас же вернулся в тамбур и на остановке исчез.
А шумный разговор в вагоне продолжался, он окончился только в Гельсингфорсе, потому что нужно было выходить.
Отдохнув на вокзальной скамейке, Надежда Константиновна с трудом доплелась до дома Блумквистов. Увидев в прихожей Ильича, она пожаловалась:
— Я вся пропахла махоркой. Зверски устала… хочу только спать…
Но она все же рассказала, о чем говорили солдаты и матросы в вагоне.
Весь следующий день задумчивость не сходила с лица Ленина. Он уже не удерживал Надежду Константиновну в Финляндии, а просил скорей подыскать в Питере конспиративную квартиру. Ленин стремился туда, где должно было начаться главное.
Прощаясь, Владимир Ильич сказал:
— Больше в Гельсингфорс не приезжай. На днях перебираюсь в Выборг, хочу быть ближе к Питеру.