«Скоро начнет светать, — подумала девушка. — Не забыли ли они об этом?»
Она пошла разыскивать Ленина. Он стоял у окна, беседуя с кем-то из военных.
— Владимир Ильич, светает, — негромко напомнила девушка.
Ленин, как бы недоумевая, посмотрел на Катю, потом, поняв, о чем идет речь, устало провел рукой по глазам.
— В самом деле… кончаем, товарищи!
В полутемном коридоре Ленин надел на себя парик, широкополую шляпу и ушел вместе с Рахьей.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Владимир Ильич вставал так же рано, как и Маргарита Васильевна. Пока хозяйка квартиры ходила за хлебом и газетами, он раскрывал окно и занимался гимнастикой.
Октябрьское утро было туманное и прохладное, Владимир Ильич все же распахнул настежь окно и проделал каждое упражнение по нескольку раз, затем, обнажась до пояса, ополоснулся холодной водой и растерся полотенцем.
Вчера вечером, встретясь с руководителями «военки» — Подвойским, Невским и Антоновым-Овсеенко, он поинтересовался: как идет подготовка к восстанию? можно ли рассчитывать на успех?
— Мало времени на подготовку, — пожаловался Подвойский. Он не очень был уверен, что в Петрограде большевики смогут собрать больше сил, чем противник.
Антонов-Овсеенко стал возражать ему. Особые надежды он возлагал на моряков Балтийского флота.
— Балтийцы настроены весьма решительно и определенно, — заверил Антонов-Овсеенко. — Неоценимую помощь, как это ни странно, оказал Керенский. Этот фигляр догадался в день немецкого наступления у Эзеля и Даго послать телеграмму, в которой сообщал, что наступил грозный час испытаний, и требовал: «Пора опомниться. Нужно прекратить вольно или невольно играть на руку врагу».
Антонов-Овсеенко оставил на память и текст телеграммы, и ответы моряков на нее. Владимир Ильич подошел к столу и, взяв листки, еще раз прочитал резолюцию Второго съезда Балтийского флота.
«Требовать от Центрального Исполнительного Комитета немедленного удаления из Временного правительства авантюриста Керенского, позорящего своими бесстыдными действиями и наглым политическим шантажом, в угоду буржуазии, Великую революцию.
Тебе же, продавшему революцию, Бонапарту-Керенскому шлем проклятие в тот момент, когда наши товарищи гибнут под пулями и снарядами и тонут в волнах Балтийского моря, призывая защищать революцию…»
А воззвание моряков к народам всего мира Ленин с удовольствием стал читать вслух:
— «Братья! В роковой час, когда звучит сигнал боя, сигнал смерти, мы возвышаем к Вам свой голос, мы посылаем Вам свой привет и предсмертное завещание. Атакованный превосходящими германскими силами, наш флот гибнет в неравной борьбе. Ни одно из наших судов не уклонится от боя, ни один моряк не сойдет побежденным на сушу. Оклеветанный, заклейменный флот исполнит свой долг перед Великой революцией. Мы обязались твердо держать фронт и оберегать подступы к Петрограду. Мы выполним свое обязательство. Мы выполняем его не по приказу какого-нибудь жалкого русского Бонапарта, царящего милостью долготерпения революции. Мы идем в бой не во имя исполнения договоров наших правителей с союзниками… Мы исполняем верховное веление революционного сознания.
Мы идем на смерть с именем Великой революции…»
— Великолепно! В балтийских моряках можно не сомневаться. Они будут ударной силой революции.
Чтобы представить себе соотношение сил, Владимир Ильич попросил подробней рассказать, на какие воинские части могут рассчитывать большевики. Подвойский, развернув карту, стал показывать, где расположены в городе полки, отдельные батальоны и сводные отряды, готовые выступить на стороне восставших.
— Это же силища! — воскликнул Владимир Ильич. — Только нам не следует основную ставку делать на военных. Солдаты солдатами, а в социалистической революции главная сила — пролетариат. Пусть питерские рабочие будут на решающих участках, сами берут власть, а потом отстаивают ее.
Подвойский стал рассказывать об отрядах Красной гвардии, и тут выяснилось, что он не очень хорошо знает, как подготовлены командиры.
— Ай-я-яй, вот так председатель военной организации! — невольно вырвалось у Ленина. — Как же вы будете руководить восстанием, если не уверены, умеют ли ваши командиры владеть оружием, знакомы ли с тактикой уличных боев. Восстание — острейший вид войны. Великое искусство! До мелочей все нужно выверить. Да, да.
Подвойский обиделся, снова заговорил о трудностях и спросил:
— Нельзя ли хоть на несколько дней отложить выступление?
— Ни в коем случае! Всякое промедление с нашей стороны поможет противнику подготовиться. А внезапность дает преимущество.