— А когда землю делить будут? — спросил один из них.
— Не бойтесь, без вас не разделят. Сейчас не время этим заниматься. Дележка вызовет внутренние распри. А для победы всем сословиям нужно объединиться, а не ссориться.
— Почему же тогда рабочие в столице бастуют? — допытывался другой пехотинец.
— Столичные рабочие развратились за войну, — ответил агитатор. — Они требуют для себя восьмичасового рабочего дня в то время, когда солдаты страдают в окопах двадцать четыре часа! Разве это не безобразие? Им, видите ли, мала оплата, хотя каждый получает за день в несколько раз больше, чем солдат за месяц. А разве солдатский труд легче? Солдат жизнью рискует, кровь проливает! Они там зарвались, ходят по улицам с флагами, бездельничают да слушают немецких шептунов. Если рабочих не обуздать, они предадут, оставят нас без пушек, винтовок, снарядов. Фронтовики должны сказать свое крепкое слово и разоблачить немецких агентов.
Алешин, проталкиваясь к трибуне, выкрикнул:
— Позвольте узнать: а из какого сословия вы сами будете?
— Какое это имеет значение? — желая пристыдить солдата, с укором ответил оратор.
— Имеет, и немалое! — возразил Алешин. Он поднялся на трибуну и, став лицом к штабисту, в упор спросил — Значит, вы не из рабочих и не из крестьян, а из тех, кто привык жить за наш счет?
Агитатор, не предвидевший такого вопроса, сразу не нашелся, что ответить. Не давая ему опомниться, Алешин обратился к солдатам:
— Не верьте болтунам, они нас хотят поссорить с рабочими. Я сам был питерским мастеровым и знаю — рабочий человек не пойдет против свободы. Если питерцы бастуют, значит, припекло. Они не только за себя хлопочут, а и за нас. По-иному рабочий класс никогда не поступал. Кто дал слово союзникам драться до последнего солдата? Царь и министры! Кому они его давали? Французским и английским буржуям! Так мы-то тут при чем?
— А вы газеты читаете? — пытаясь уязвить солдата, спросил штабной агитатор.
— Читаем, — ответил Алешин. — Только не буржуйские, которые вам по душе, а свою «Солдатскую правду». У меня есть предложение: чтобы не было никаких сомнений, выберем нескольких товарищей и пошлем в Питер. Пусть они разведают, так ли все на самом деле, как нам здесь расписывают. Я не доверяю людям в чистых шинелях.
— Верно, своих послать надо! Пусть поглядят и скажут, — поддержали его фронтовики.
— Предлагаю Рыбасова из взвода пулеметчиков! — крикнул кто-то из толпы.
— А почему не самого Алешина? — спросил у собравшихся председатель полкового комитета, открывавший митинг. — Раз он в Питере работал, значит, все ходы-выходы знает. Скорей разнюхать сумеет.
Фронтовики выбрали для поездки в столицу трех человек: Алешина, рябого пулеметчика Кузьму Рыбасова и бывшего таежного охотника Федула Кедрина из взвода разведки.
Получив на неделю сухой паек, делегаты, не мешкая, на двуколке добрались до ближайшей станции.
Товарные и пассажирские поезда шли переполненными. Фронтовики вначале устроились на крыше пульмановского вагона. Только в пути им удалось перебраться на открытую платформу.
Пересаживаясь с одного поезда на другой, они добирались до Петрограда более трех суток. От пыли и паровозной копоти стали похожими на трубочистов. Выйдя из вокзала, солдаты задумались: куда же пойти?
— Первым делом в баню, — предложил Алешин.
Так и сделали: пошли в самую дешевую баню, вымылись и поехали на Выборгскую сторону.
Алешин помнил, где ютились родственники жены. Он привел солдат во двор, отыскал знакомую дверь. Она была заперта на ключ.
— Неужто все на работе?
Дмитрий Андреевич заглянул в окно.
Мутное, запыленное стекло плохо пропускало в подвал дневной свет. Все же Алешин разглядел: комната имела нежилой вид. «Не стряслось ли что с ними?» — встревожился он.
— Эй, дворник!
— Чего вы тут ищете, служивый? — спросила вышедшая старуха. Это была теща Дмитрия Андреевича, она не узнала его.
— Здравия желаем, Дарья Феоктистовна! — по-солдатски громко приветствовал ее Алешин.
— Господи! — всплеснув руками, воскликнула она. — Никак, Дмитрий? — старуха бросилась обнимать его. — Заждались тебя Луша с Катюшкой! Как же ты попал к нам? — начала было расспрашивать Феоктистовна, но тут же спохватилась: — Чего же мы во дворе? Пошли в дом.
— Я не один, товарищи со мной.
— Будем рады и товарищам. Милости просим!
Солдаты поднялись за ней во второй этаж. Увидев в приставской квартире натертый до блеска паркетный пол, ковры и мягкие диваны, они неловко замялись.
— Ну что же вы? Проходите в комнаты.