Дмитрий Андреевич, обняв дочь за плечи, сказал:
— Ну, рассказывай, как жила без меня?
Катя заговорила о том, о чем не могла написать в письмах. Отец слушал ее внимательно, он лишь изредка задавал вопросы либо покачивал головой и вздыхал. Правда, за годы разлуки Катя несколько отвыкла от него, но с ним было легче делиться мыслями, чем с матерью, — отец понимал ее лучше.
— А какие друзья у тебя? — спросил он.
Катя рассказала о Наташе, о тете Фене, но о Васе почему-то умолчала. И отец это почувствовал.
— Ну, а кавалер… или, как вы теперь называете, друг, что ли… есть у тебя?
— Как тебе объяснить… мне нравится один парень, но мы редко с ним видимся.
— А кто он такой?
— Работает на Путиловце в кузнице, живет за Нарвской заставой.
— Н-да-а, далековато ходить! Познакомишь?
— Обязательно, если увидимся. Только ты не смей ни о чем таком с ним говорить.
— Ни слова, — пообещал Дмитрий Андреевич.
ВЕСЕННИЕ МИТИНГИ
На апрельской конференции Каменев и его сторонники услышали мнение партии. Большевики, съехавшиеся со всей России, одобрили программу действий, предложенную Лениным, и проголосовали за нее.
Возглавив Центральный Комитет, Владимир Ильич не имел ни минуты свободного времени. Надежда Константиновна не знала, где он бывает, когда обедает и ужинает. Впрочем, она и сама, уйдя утром в особняк Кшесинской, допоздна пропадала в секретариате ЦК.
Секретариатом ЦК руководила Елена Стасова. Она и ее помощницы были завалены работой. Женщинам часто приходил на помощь новый секретарь Центрального Комитета — бледный, худощавый, с черной, чуть курчавящейся бородкой Яков Михайлович Свердлов. Он носил пенсне с толстыми стеклами, от чего глаза его казались какими-то пронзительными. Свердлов обладал громоподобным, рокочущим голосом и удивительной памятью. Достаточно было ему один раз переговорить с человеком— и он запоминал его надолго: знал имя, знал, что тот умеет делать, каким наделен характером.
Революция, втянувшая в борьбу массы не искушенных в политике людей, вызвала небывалую жажду к общению. Митинги возникали всюду: на площадях, на улицах, в чайных и во дворах домов.
Придя поздно вечером с какого-нибудь заседания домой, Надежда Константиновна распахивала окно во двор, надеясь подышать свежим воздухом и отдохнуть в тишине, но не тут-то было. Снизу доносились возбужденные голоса. Это спорили во дворе с дворниками и солдатом-инвалидом служанки и солдатки, которым не спалось в белые ночи. Около них обычно толпились подростки, порой поднимавшие на смех запутавшихся политиков.
Домовые митинги часто затягивались допоздна. В час ночи в окно доносились обрывки громкого разговора:
— …Говорят, что рабочие потребовали выгнать из правительства министров-помещиков.
— Гучкова и Милюкова не за это прогнали. Они хотели тайные царские договоры выполнять.
— Другие, думаешь, не хотят?
— Хотят, да помалкивают, а те на весь мир в газетах объявили.
— Больно быстро правителей наших меняют. Кто же теперь замест них?
— Пишут, будто бы эсера и двух меньшевиков от Совета добавили, чтобы двоевластия не получилось. Керенский теперь военно-морской министр. Чернов — по земледелию, а меньшевики Скобелев и Церетели — один по труду, другой по почте и телеграфу.
— А Ленина куда же? Он ведь башковитей будет?
— Башковитей-то башковитей, да, говорят, чего-то с немцами у него…
И в три часа ночи сквозь сон она слышала, как внизу поминали анархистов, кадетов и меньшевиков. Доморощенные «политики» никак не могли угомониться, благо на улице было светло.
По случаю приезда отца Катя получила трехдневный отпуск. Она побывала с солдатами на «Айвазе», а на другой день, по совету Гурьянова, поехала с ними на Путиловец.
В завкоме их встретили хорошо. Это уже была не первая делегация с фронта. Путиловцев не удивило, что солдаты во всем хотят убедиться собственными глазами. Они охотно повели их по цехам.
Огромные задымленные мастерские, наполненные грохотом железа, жужжанием моторов, лязгом машин и полыханием огней, потрясли сибиряков. Они тревожно озирались по сторонам.
— Не пошел бы я и за десятку в день в таком аду работать, — признался Рыбасов.
— Однако да-а, — бормотал Кедрин.
— Вам, наверное, уши прожужжали, что мы тут шкуродерничаем, сотнями огребаем? — спрашивали путиловцы. — Так вот поглядите, как оно на самом деле.
Они показывали свои расчетные книжки.
— Нас хотят натравить друг на друга, — говорили путиловцы. — Буржуи ждут, чтобы мы между собой передрались. Это они кричат: «Солдаты — в окопы, рабочие— к станкам!» А сами куда же? К сундукам да ресторанам?