— Угадал, точно говорит, будто сам слышал Чернова, — удивлялись рабочие и придвигались к трибуне.
Разоблачая предательское поведение эсеров и меньшевиков, Ленин как бы собрал и объединил еще не оформившиеся и не высказанные мысли рабочих. Он вел путиловцев к выводам простым и ясным.
Когда Владимир Ильич кончил, от мощного взрыва аплодисментов дрогнули стены цехов и задребезжали стекла окон. Тысячи путиловцев на всем пространстве огромного двора и на крышах бурно били в ладоши. Они были за Ленина, за партию большевиков.
Рабочие не дали Ленину сойти с трибуны, они подхватили его на плечи и под крики «ура» понесли к завкому.
— Ну как? — спросил Алешин у товарищей. — Ясно стало?
— Однако, да-а! — смог только произнести Кедрин. И это в устах таежного охотника была высшая похвала.
А Рыбасов вдруг заторопился:
— Надо сегодня же на поезд. Чего тут больше околачиваться? Все понятно.
— Зачем же вам так спешить? — не могла понять Катя. — Поживите у нас, отдохните.
— Нельзя, уже припекает.
Вася Кокорев вышел на улицу вместе с Катей, ее отцом и солдатами. До Нарвских ворот они пошли пешком. По пути Дмитрий Андреевич приглядывался к юноше и про себя отмечал: «Лицо честное… не глуп будто. Рост ничего, и в кости крепок. Только вот как насчет учения? Не потянул бы Катюшу к горшкам и пеленкам». Дмитрий Андреевич прислушивался, что с таким жаром обсуждает его дочь. Катя все еще была под впечатлением выступления Ильича.
— Если бы можно было собрать всех воюющих и послать к ним на митинг Ленина, то войне бы конец, — убежденно говорила она.
— А я бы созвал министров, — вставил юноша, — и потребовал: рассказывайте при народе, как вы хотите изменить нашу жизнь… Никто бы из них против Ленина не удержался.
«Ох, и ветру горячего в головах!» — подумал Дмитрий Андреевич. Но он одобрял молодежь — из таких получаются настоящие люди. «Пусть дружат, парень он, видно, хороший».
НЕДОБРАЯ ВЕСТЬ
На другой день рано утром фронтовики выехали из столицы.
Вагон третьего класса был так переполнен, что многие солдаты сидели в тамбурах и узких проходах.
Алешину, Рыбасову и Кедрину удалось захватить на троих две полки. Они постелили шинели, вещевые мешки положили под головы, распоясались и сели курить.
Как только пассажиры разместились и в окнах замелькали телеграфные столбы болотистой равнины, в купе начался спор.
— Прежде в России не было столько разных партий, — сказал редкозубый каптенармус с нашивками фельдфебеля. — И всегда побеждали. А теперь беда — митингуем только. Всякие партии — это, по-моему, работа немцев для подрыва государства. Где это видано, чтобы во время войны ходили какие-то личности и кричали: «Долой войну!» Да их, предателей, повесить мало!
— А почему их непременно вешать нужно? — вмешался в разговор Алешин. — А может, лучше войну кончать?
— Как это кончать? — возмутился каптенармус. — А наши обещания союзникам?
— Какие такие обещания? — вступил в разговор Рыбасов. — Солдаты их не давали. Разве только те, кто в каптерках околачивается. Им, видно, за войну, как и буржуям, кое-что перепало…
Эти слова вызвали дружный смех в купе.
— Так вы и деритесь, а мы погодим, — добавил пулеметчик.
— Зачем им драться? Обворовывать легче, — вставил солдат с забинтованной головой.
Каптенармус, видя неприязненное отношение к себе, умолк и отвернулся к окну. Вместо него заговорил вольноопределяющийся в металлических очках, походивший на сельского учителя.
— Будем рассуждать последовательно и без личных оскорблений, — сказал он. — Предположим, что все русские в один день взяли бы покинули окопы и вернулись домой. Что б это нам принесло? А вот что: немцы захватили бы лучшие земли и сели бы русскому мужику на шею.
— А зачем же так? — не сдавался Рыбасов. — Нам с простым немецким солдатом, который из крестьян или там из мастеровых, делить нечего. Мы с ним и сейчас через колючую проволоку мирно разговариваем.
— Но ведь солдатские переговоры никакого значения не имеют.
— Как не имеют? Солдат самая большая сила на войне. Если мы предложим немцу: давай-ка перестанем друг в дружку стрелять да власть захватим — так и войне конец.
— Н-да-а! — произнес вольноопределяющийся, удивляясь смелости солдатских рассуждений.
Алешин, заметив в проходе долговязого интенданта, прислушивавшегося к разговорам, шепнул Рыбасову, чтобы тот был поосторожней, но солдат отмахнулся:
— Плевал я на легавых. Вот и Ленин так же говорит о войне. Желаете почитать?