Он вытащил из мешка несколько газет с речью Ленина и стал раздавать солдатам. Подозрительный интендант исчез, но на первой же остановке привел в купе офицера, носившего комендантскую повязку на рукаве.
— Вон те, — показал интендант на Алешина и Рыбасова.
— Ваши документы! — потребовал комендант.
Солдаты показали свои командировки. Комендант, не глядя на бумаги, сунул их в карман и предложил:
— Пойдемте!
— Куда это? Здесь не наша остановка, — возразил Рыбасов.
— Без разговоров! — прикрикнул на них офицер. — Подчиняйся, когда приказывают.
— Что они такое сделали?.. За что забираете?.. — запротестовали солдаты, сидевшие внизу.
— Они агенты немецкие! — сказал интендант. — С листовками на фронт пробираются.
— Чего? Какой я такой агент? — Рыбасов спрыгнул вниз и, приблизясь к коменданту, потребовал: — Чего прячешь командировочные? Читай при всех, что там написано.
Другие солдаты тоже повскакали с мест. Комендант, видя, что фронтовики его не выпустят из вагона, вынужден был вслух прочесть командировочные. В них ясно говорилось, что командируемые едут в столицу по решению солдатского митинга.
— Понял, чьи мы агенты?! — сжимая кулаки, сказал Рыбасов. — Это у вас тут в тылу шпик на шпике, а мы в окопах страдаем.
Офицеру пришлось отдать документы их владельцам, но, уходя, он все же пригрозил:
— Не на этой станции, так на другой снимут.
С ним ушел из вагона и долговязый интендант, он побоялся остаться с солдатами.
К вечеру Алешин, Рыбасов и Кедрин доехали до узловой станции, где им нужно было пересесть на другой поезд.
Вокзал был переполнен. Где устроиться? Солдаты вышли на улицу и, отыскав у палисадника свободную скамейку, сбросили вещевые мешки.
Кедрин, отвязав котелок, пошел за кипятком, а Рыбасов и Алешин стали вытаскивать из мешков сухари, воблу, сахар и раскладывать на газете.
— А тот, мокрогубый, однако, вместе с нами вышел, — сообщил Кедрин, вернувшийся с дымящимся котелком. — Около комендатуры трется.
— Шут с ним, — сказал Рыбасов, решивший, что интендант больше не посмеет к ним приставать.
Фронтовики, размочив сухари и размягчив о края скамейки сухие воблины, принялись ужинать. Но не успели они сделать и несколько глотков, как их окружили солдаты комендантского взвода, обыскали и отвели в комендатуру.
Низкорослый комендант, носивший пенсне, просмотрев газеты и листовки, вытащенные из солдатских мешков, прищелкнул языком и сказал:
— Э-э, тут дело военно-полевым судом пахнет! Придется вам в тюрьму прогуляться.
С Алешина, Рыбасова и Кедрина сняли поясные ремни и под конвоем повели в другой конец города.
Прифронтовая тюрьма была переполнена. Арестованных солдат посадили в камеру, в которой уже находилось четырнадцать человек. Здесь сидели дезертиры, снятые с поездов, двое часовых, продавших железнодорожникам ведро подсолнечного масла из охраняемой цистерны, и солдаты, неизвестно за что схваченные.
Алешин настойчиво добивался встречи с прокурором. Он понимал, что товарищи, оставшиеся на передовой линии фронта, с нетерпением ждут их возвращения и, видимо, ругают за долгую отлучку. По старому опыту Дмитрий Андреевич знал, что серьезных обвинений им предъявить не могут, ничего преступного не совершено, и у следственных органов, кроме легальной литературы, полученной в Петрограде, нет никаких улик.
Прокурор вызвал Алешина только на восьмой день. Это был обрюзгший, лысеющий офицер с набухшими мешочками под глазами. Выслушивая Дмитрия Андреевича, он страдальчески морщился, словно разговор с солдатом вызывал у него головную боль, несколько раз наливал себе из графина воду и, выпивая ее, крякал. Наконец офицер с явным раздражением прервал Алешина:
— Не понимаю, чего вам здесь не сидится? Кормят, поят, на прогулки выводят. Какого черта еще? В окопах, что ли, лучше? Многие готовы в шампанском купать нашего брата, только бы перед наступлением в тюрьму их упрятали…
«Видно, тебе от них немало перепадает, — подумал Алешин. — Головой шевельнуть боишься, трещит с похмелья».
— А вам вот немедленно подавай обвинительное заключение, — продолжал прокурор. — А что в нем радостного, я спрашиваю?
— Мы хотим знать, за что нас посадили, — ответил Дмитрий Андреевич. — Окопов мы не боимся, привыкли.
Офицер с любопытством взглянул на солдата, но при этом, видимо, сделал неосторожное движение головой, потому что поморщился и минуты две сидел неподвижно.
— Видите ли, я по секрету скажу, вами интересуется контрразведка, — вновь заговорил он. — Поэтому сидите и не рыпайтесь.