Вечером, когда она пришла в райком, Наташа изумилась:
— Что с тобой? Ты сегодня какая-то… — Ершина не могла подобрать подходящего слова.
— Ненормальная, да? — подсказала Катя.
— Вроде.
— Понимаешь, он любит меня.
— Вот так открытие! Это давно всем было видно. Странно, что ты не замечала.
— Но вчера он сам признался.
— Удивительная храбрость! — не без иронии сказала Наташа.
Дома Катю ждала недобрая весть: пришло письмо от отца, в котором он намеками сообщал, что опять попал в тюрьму и не знает, скоро ли вырвется из нее.
«Очень хочется, — писал он в конце, — чтобы наши друзья, хотя бы из газет, узнали, почему мы не можем им передать привет из Питера. Если сумеешь, пошли им такую газету. Пусть почитают и покурят за наше здоровье. Одну отправь Никите Поводыреву, другую — Алексею Агашину, третью — Ерофею Лешакову. Надеюсь, что ты, как всегда, будешь умницей.
Крепко обнимаю и целую мою дорогую.
Обними и поцелуй за меня мать и бабушку.
Твой отец».
Захватив письмо, Катя поспешила к Гурьянову. Тот еще не спал. Он внимательно прочитал послание Дмитрия Андреевича.
— Н-н-да, не везет ему, — сказал Гурьянов. — Нам мешкать нельзя, надо сегодня же сходить в «Солдатскую правду».
Надев кепку, Гурьянов пошел с Катей на Петроградскую сторону.
В комнатах редакции «Солдатской правды», несмотря на поздний час, еще толпился народ. Катю и Гурьянова принял бритоголовый сотрудник редакции с припухшими и усталыми глазами. Внимательно выслушав их, он взял письмо, сходил с ним в соседний кабинет и, вернувшись, сказал:
— Редактор согласен. Попробуем двух зайцев убить: солдат известить и Керенского потревожить.
Он сам составил небольшую заметку, в которой редакция спрашивала у военного министра: почему не вернулись в окопы три фронтовых делегата? за что арестованы Дмитрий Алешин, Кузьма Рыбасов и Федул Кедрин? не собирается ли командование ввести старые порядки в армии?
На другой день эта заметка была напечатана.
Члены солдатского комитета Поводырев, Агашин и Лешаков накануне наступления получили одинаковые письма:
«Дорогой товарищ!
От Дмитрия Андреевича мне стало известно, что у Вас нет курительной бумаги и что Вы рады пустить на закрутку газету. Посылаю Вам «Солдатскую правду». Прочтите и покурите за здоровье Рыбасова и Кедрина.
Катя Алешина».
В том же конверте находилась аккуратно сложенная «Солдатская правда».
Сойдясь в блиндаже, солдаты вслух стали читать «Солдатскую правду» и вскоре наткнулись на заметку, из которой узнали, что посланные в столицу товарищи арестованы.
«КРОНШТАДТСКАЯ РЕСПУБЛИКА»
Столичная печать подняла шум по поводу того, что балтийские моряки неожиданно объявили Кронштадт свободной республикой.
Какую бы ни брал газету Владимир Ильич, в ней под крикливым заголовком сообщалось об «анархическом» поступке балтийцев.
Специальные корреспонденты, ссылаясь на «проверенные источники», расписывали ужасы кронштадтских тюрем, в которых матросы якобы начисто вырезали всех офицеров. Одна из бульварных газет уверяла, что броненосец «Заря свободы» стал у входа в Морской канал с намерением обстрелять Петроград. А меньшевистская газета «Единство» даже поместила снимки денег, ходивших в Кронштадте. На десятикопеечных бумажных купюрах нетрудно было разобрать довольно четкие надписи: сверху — «Кронштадтская Федеративная Республика», а внизу — «Вольный остров Котлин».
Владимир Ильич знал, что в Кронштадте матросы настроены революционно. Неужели эти горячие головы придумали матросскую республику?
Из Центрального Комитета на остров Котлин поехал нарочный. Явившись в городской комитет партии большевиков, он стал допытываться:
— Что у вас произошло? Почему все газеты в один голос трубят о Кронштадтской республике? Центральный Комитет этого не одобряет.
Секретарь кронштадтского комитета Семен Рошаль в этот день не мог покинуть крепость и для объяснений послал члена Кронштадтского совета Андрея Пронякова.
Владимир Ильич принял Пронякова сухо.
— Что вы там придумали у себя в Кронштадте? — спросил он. — Разве можно решать подобные дела, не посоветовавшись с Центральным Комитетом? Это же нарушение элементарной партийной дисциплины! Если хотите — провокация. Как вы могли такое допустить?
Эти гневные слова для Пронякова были как гром среди ясного неба. Он смотрел на Ильича и не знал, как оправдаться. Вдруг моряк приметил, что, несмотря на внешнюю суровость, Ленин сдерживает усмешку. В его глазах искорками светилось непонятное веселье.