— Здесь наши министры огорчались, что в Кронштадте неделикатно обращаются с бывшими вешателями и держимордами, — сказал он. — Содержат их в тех же казематах, в которых они прежде гноили матросов. Какой ужас! Как можно терпеть такое? Каемся, мы еще не построили светлых и фешенебельных тюрем с теплыми гальюнами! Пользуемся старыми. Но можем пообещать: если адвокаты из Петросовета со всей России соберут под свое крылышко арестованных контрреволюционеров, то и мы отдадим своих. Держите их у себя и милуйте!
Эти слова вызвали одобрение большевиков и яростные вопли министров:
— Прекратить! Не давать слова нахалу!
Атмосфера так накалилась, что, казалось, против моряков будет принято грозное решение. Но тут питерские большевики выступили в защиту кронштадтцев и не позволили их ошельмовать.
В ДЕРЕВНЕ НЕЙВОЛА
Белые ночи, с их мерцающим зеленовато-голубым светом, вызвали бессонницу. В часы забытья Владимиру Ильичу мерещилось, что он все еще мчится в «миксте» мимо зеленых гор, бурных речек, черепичных крыш старинных городов и никак не может добраться до России.
Утром Ленин поднимался невыспавшимся, усталым, с тяжелой головой.
Яков Михайлович Свердлов, видя, как извелся и осунулся за последние дни Ильич, стал уговаривать:
— Вам обязательно надо выехать за город, подышать свежим воздухом, отоспаться. В Питере ничего особенного не произойдет. Наступает летнее затишье. Мы обойдемся без вас.
Он слышал, как Владимира Ильича приглашал к себе на дачу Бонч-Бруевич.
— Поезжайте на Карельский перешеек к Бончам. Там сосны, озера, тишина. Побродите по лесу и будете спать как убитый, — уверял Яков Михайлович. — А в случае чего — мы вас вызовем.
В один из особо душных дней, когда в городе стало невмоготу, Владимир Ильич вместе с сестрой Марией выехал по Финляндской железной дороге в Мустамяки.
Сойдя с поезда, он подошел к старику извозчику, курившему короткую трубку, и спросил, не сможет ли тот отвезти в деревню Нейвола.
— Та, та, моку, — ответил извозчик.
Усадив пассажиров в скрипучую пролетку, старик дернул вожжи и, зачмокав на своего коня, повез по пыльной и неровной дороге, вдоль которой росли сосны, осины и тонкие березки.
В пути Мария Ильинична спросила извозчика: где живет поэт Демьян Бедный?
Старик уставился на нее непонимающими голубоватыми глазами.
— А что такая «поэта»? — спросил он.
— Ну, понимаете, человек, который пишет стихи… печатает их в газетах, книгах.
— А-а, — поняв, обрадовался финн. — Такой длинный… уса висит. Он был в пансионат Ланге.
— Вы, наверное, путаете с Максимом Горьким. Тот действительно худой, высокий, а Демьян Бедный наоборот — толстый, белые зубы, много смеется.
— Знаю, возил такой, — заверил извозчик.
Больше финн ни о чем не говорил и не расспрашивал, но действительно привез к даче Демьяна Бедного.
Увидев Ильича с сестрой, поэт обрадовался:
— Какими судьбами? От не ждал, не гадал! Заходите, заходите, дорогие гости, не бойтесь — ни собак, ни кадетов во дворе не держим.
Владимир Ильич отпустил извозчика и, поздоровавшись с поэтом, спросил:
— Не ждали? Как всегда, гости не вовремя и некстати?
— Зачем же так? Очень кстати! Правда, мы уже пообедали, но сейчас что-нибудь сообразим.
— Не надо соображать, — смеясь, сказал Ильич. — Мы только попросим вас проводить к Бонч-Бруевичам. Они далеко отсюда?
— Версты полторы, не больше, — уверил Демьян Бедный. — А по тропке и того не будет.
Напоив гостей холодным хлебным квасом, Бедный надел свежую рубашку с украинской вышивкой и повел их тропами в другой конец деревни.
Дача Бонч-Бруевича стояла на отшибе, невдалеке от озера. Войдя в садик, Бедный остановился под балконом и просящим голосом пропел:
— Дорогая докторша, Верочка Михайловна, пожалейте страждущих, животы болят! Подайте Христа ради стопочку капелек для Демьяна Бедного.
— Если вы действительно такой бедный — прошу наверх, — отозвался веселый женский голос. — Чем-нибудь полечим.
— За мной! — скомандовал Демьян, открыв дверь. — Здесь попусту слов не бросают.
Поднимаясь по лестнице, поэт продолжал балагурить:
— Я ведь не один… Гляньте, странников каких веду. Нет, Верочка Михайловна, стопкой капелек от меня не отделаетесь, доставайте пузырек, да попузастей!
— Что за капли заведены в этом доме для Демьяна Бедного? Может, они и нам пригодятся?
— Владимир Ильич! — не поверила своим ушам жена Бонч-Бруевича Вера Михайловна. — Наконец-то надумали!