Но Катя прошла мимо, молча указала на стул и села напротив. Она ждала: что же он знает об отце?
Аверкина не обескуражила презрительная холодность хозяйки, шпик привык к такому отношению. Облизав и без того влажные губы, он вдруг перестал ухмыляться, глаза его сузились, стали жесткими.
— У меня не одно дело к вам, а несколько, — присев на кончик стула, официально сообщил он. — Первое — относительно квартиры, в которой вы проживаете. К нам обратилась жена… в общем, клиентка Урсакова с просьбой освободить незаконно занятые комнаты и предъявить иск за расхищение и порчу имущества.
— У нас есть разрешение исполкома и на квартиру, и на имущество бежавшего царского пристава, — сказала Катя.
— Охотно верю, — поспешил согласиться Аверкин. — Но, к сожалению, оно законной силы не имеет. Дом-то принадлежит купцу Меньшову, а имущество Урсаковым, так ведь?
— Так, да не так. Революция лишила грабителя прав на имущество.
— Наоборот, она будет защищать их.
— Вы, видно, о какой-то своей революции говорите?
— Вот именно, — ответил Аверкин. — Какая есть.
— Так чего же вы медлите? — с вызовом спросила девушка. — Выгоняйте!
Аверкин укоризненно заметил:
— Зачем же так? Я ведь пришел не выгонять, а подсказать, помочь. При добром согласии всякое дело можно уладить…
Катя решила переменить тему разговора.
— Что вы знаете о моем отце? — спросила она.
— Нам известно, что он в тюрьме, и по очень серьезной статье: разложение армии по заданию иностранной разведки. А за это в военное время — расстрел.
— Наговор… выдумки! — испуганно возразила девушка. — Он ничего такого не делал.
— Я вам сочувствую, но факт остается фактом… измена присяге. Если не расстрел, то виселица! — повторил Аверкин. Ему хотелось запугать ее, помучить страхом. Он видел, как девушку ошеломила его весть, и радовался: «Сейчас она станет мягче».
А Катя в растерянности думала: «Что же делать: возмутиться и прогнать или выведать все, что можно?.. Ради отца!»
Аверкин настороженно присматривался к девушке. Он понимал, какая борьба идет в ее душе, и поэтому с некоторой обидой в голосе сказал:
— Я бы, конечно, кое-что мог сделать для вас. Дело» ведет знакомый мне следователь. Но вы меня так принимаете, что я… я в недоумении…
— Простите, — прервала она его. — Какое у вас еще дело ко мне?
— По поводу вашего знакомого — Василия Кокорева. Схвачен, можно сказать, на месте преступления, с уликами, как грабитель и агент иностранного государства. Под усиленным конвоем препровожден в тюрьму.
От этой вести сердце у Кати словно остановилось, ей стало трудно дышать. Стараясь не показать своего состояния, она как можно спокойней спросила:
— Откуда вы все это знаете?
— Знаю… такая уж должность, — уклончиво ответил он, — у меня, видите ли, брат занимается особо важными делами. Через него я на любое дело могу повлиять. Вот если бы я знал вас получше… Разрешите еще разок к вам зайти? Не сегодня, конечно, я понимаю, — поспешил он добавить. — С вашего позволения, может быть, в субботу, часиков в восемь.
«Пусть приходит, кого-нибудь позову», — решила Катя.
— Хорошо, — сказала она. — Только разузнайте все подробней.
— Можете не сомневаться… с отцом будет устроено. Ежели со мной хорошо, так и я в долгу не останусь.
Чтобы скорей выпроводить его, девушка протянула руку. Аверкин цепко схватил ее пальцы, сжал их и задержал в своей холодной и влажной руке.
— Постараюсь… самым наилучшим образом, — бормотал он. — До субботы!
Закрыв за ним дверь, девушка поспешила на кухню, тщательно вымыла и вытерла руки, но гадливое чувство не проходило.
Что же ей предпринять? Первым делом надо выяснить, в тюрьме ли Вася. Но как?
На следующий день Катя отпросилась с работы, надела лучшее платье и пошла к следователю. Гладко причесанный чиновник принял ее любезно, усадил в кресло и спросил:
— Чем могу служить?
Узнав, что Алешина добивается свидания с арестованным путиловцем, он как бы с сожалением сказал:
— Пока идет следствие, свиданий не полагается.
— Скажите хоть, в чем его обвиняют?
— А вы кто ему будете? — поинтересовался следователь. — Сестра? Невеста?
— Знакомая, но… можно назвать невестой, — заливаясь румянцем, ответила она.
— Так-так… понимаю. Видите ли, мы ничего не можем сообщить, пока не кончится следствие.