- Обратно к мамочке? - процедил сквозь зубы он.
Я покачала головой.
- Нет, куда-нибудь еще. Ее уже два года как нет в живых.
Он побледнел. Злорадная улыбка, которая так и вырисовывалась на его поджатых губах, опала, исчезла.
- Прости. Она наверняка много значила для тебя...
- Ничего страшного. По правде говоря, мы не очень-то ладили.
Он кивнул и, опустив взгляд, уставился себе под ноги. Молчание длилось долго.
- Оставайся у меня, если хочешь, - сказал он наконец. - Но только если хочешь этого сама.
Я кивнула. Я прекрасно понимала, с каким трудом далось ему это решение. Во-первых, если останусь, я буду напоминать ему мою мать, а это не будет приятно - по крайней мере, первое время, пока он не привыкнет и не перестанет ассоциировать меня с ней. Во-вторых, он не может точно знать, с какой целью я останусь: может быть, я планирую не восстанавливать семейные связи, а издеваться над ним или вовсе что-то иное.
- Жизнь здесь не очень-то интересная, - сказал Командир. Он поднял голову, но отвернулся и теперь смотрел в сторону, вдоль берега. В голосе его чувствовалась неуверенность, не приличествующая его званию и должности. - Работа у меня собачья, так что... Тебе здесь даже пообщаться не с кем будет, наверное.
- Ничего страшного, - я улыбнулась ему, надеясь, что он заметит мою улыбку боковым зрением. - Я в любом случае ненадолго. И я найду, с кем пообщаться здесь. Я даже уже знаю, кто это будет.
Он повернул голову и снова посмотрел на меня. В его взгляде ощущался вопрос. В тот момент я должна была сказать что-то вроде: «Это ты, папа» или полушутливым тоном упомянуть ту синеглазую женщину - с ней, я думаю, мы найдем общий язык. Но вместо этого я молчала, глядя ему в глаза. И он наконец понял: я - знаю.
2. On the tube
Вот уже неделя, как я живу в карцере. Он находится на высоте второго этажа, все здания здесь вообще невысокие. Потолок побелен, стены оклеены светлыми обоями с тисненым рисунком, из большого окна виден двор базы, берег и море. Окно в ширину больше, чем в высоту, из трех вертикальных секций. Никаких решеток на нем нет. Оно пластиковое, я открываю его иногда, потому что карцер маленький и в нем быстро становится душно, несмотря на хорошую работу системы вентиляции. Из мебели здесь умещается только кровать (слева от двери) и тумбочка (под окном, впритык к другой стене). Оставшийся пятачок застелен ковриком с изображением сидящего на попе веселого щенка. Правда, есть еще большая полка, она располагается над кроватью и тянется вдоль всей стены, отчего мой карцер напоминает вагон поезда. На этой полке можно хранить любые вещи. Еще здесь есть зеркало размером с лист бумаги, оно висит напротив кровати, и телевизор с плоским экраном, прикрепленный на стену в ногах моей постели. Экран телевизора крест-накрест заклеен красной изоляционной лентой. Дверь в карцер двойная, металлическая, с двумя окошками: одно повыше и поменьше, оно закрыто пуленепробиваемым огнестойким стеклом, и его можно еще снаружи закрыть металлической задвижкой, а другое пониже и побольше, оно закрывается металлическим щитком, через него можно подавать еду, если дверь заперта. Но дверь никогда не запирается - это в обмен на мое обещание не нарушать порядок базы. Снаружи на двери я красным фломастером написала свое имя, чтобы все знали, что я живу здесь. Я могу запереться изнутри, если мне заблагорассудится. Но я так обычно не делаю.
В карцере я провожу совсем немного времени. В основном я здесь только отдыхаю одна или болтаю с той синеглазой - ее зовут Агата, мы нашли общий язык, как я и думала. Мне пришлось вернуть ее в ее прежнее состояние, нельзя же было оставлять ее в таком виде, и ее отдали в мое распоряжение. Она меня слушается, приносит мне еду, развлекает меня, когда мне скучно, и исчезает, когда меня начинает утомлять ее присутствие. Иногда она спит у меня в карцере на моей постели или на полке сверху. В такие ночи я сижу на полу, прислонившись спиной к стене, и размышляю о чем-нибудь под приятные звуки дыхания спокойно спящего человека. Я ведь никогда не сплю, только засыпаю изредка на несколько секунд. Обычно при этом я не перестаю говорить и двигаться, просто потом ничего не помню.
Отец говорил правду - на базе скучно. Гарнизон состоит примерно из четырех десятков человек, к этому числу добавляется обслуживающий персонал и ученые, находящиеся в подземном бункере. По их просьбе я участвую в их экспериментах, это не всегда приятно, но мне, в принципе, не трудно. Времени у меня все равно остается много, поэтому я успеваю встречаться с друзьями. Они иногда приходят ко мне в гости - кое-кто из тех десяти, что были со мной в тот день, и некоторые новенькие. Девушка, в тот день одетая в синее платье, и парень, тоже пошедший со мной в тот день, приходят всегда. Девушка ходит босиком, носит длинную юбку и кружевную кофточку, украшается ожерельями из ракушек и стеклянных бусин, или надевает широкие зауженные к низу коричневые шаровары и белую блузку с пышными рукавами. Ведет себя она вполне беззаботно, но это как раз и настораживает. Парень открыто прихрамывает и волком смотрит на всех обитателей охраняемого объекта. Не завидую я гарнизону - ведь рано или поздно я уйду отсюда, и они останутся одни лицом к лицу с этими ребятами.