Цапко пришлось совсем туго. Катапульта отказала. В каждый миг мог грянуть взрыв. Ему не оставалось ничего другого, кроме как попрощаться с друзьями и повести свой флуггер в открытый космос.
Кое-как выкарабкавшись на низкую орбиту, он прихватил из истребителя газовый огнетушитель и покинул пышущую жаром машину через стыковочный кессон. Использовав огнетушитель в качестве одноразового реактивного движка, Цапко умудрился отлететь от истребителя на несколько километров, прежде чем машина взорвалась.
Но всего удивительнее было то, что Фрол Кожемякин засек его радаром и, проявив чудеса прецизионного пилотажа, подобрал товарища через стыковочный кессон. И очень вовремя: прилета спасателей Цапко не дождался бы. В его скафандре от близкого — по космическим масштабам — взрыва родного флуггера стремительно скисала термоизоляция.
В итоге Цапко отделался легким, бодрящим обморожением. Его даже не пришлось госпитализировать. Меня потом уверяли, что характер у счастливчика после того случая заметно улучшился. Если это называется “улучшился”, не берусь вообразить, какой же он был до Наотарской операции.
Остальным пилотам эскадрильи повезло меньше.
Четверо погибли вместе со своими машинами на глазах у товарищей.
Еще один пошел на вынужденную посадку над Сумеречными Лесами в субэкваториальном поясе Наотара. Ни летчика, ни следов падения флуггера обнаружить не удалось.
И, наконец, шестой пилот подвел разваливающийся на глазах флуггер к авианосцу, катапультировался, был спасен и… отправлен в реанимацию. Судьба-злодейка влепила его спасательную капсулу аккурат в борт выползающего из-за авианосца эскортного фрегата.
Но все это нам потом рассказали. А тогда мы глазели на истребители, как бараны на новые ворота, и до нас постепенно доходило, что вместо большой победы нас ждет большая бойня.
— А почему флуггеров так мало? — разочарованно спросил Коля у комэска.
— Потому что перпендикуляр. Вам “мало”, а нам в самый раз.
— Чтобы вас, сопляков, поберечь, — предположил Фрайман. — По-моему, тут даже два лишних.
— Спасибо, товарищи офицеры. Объяснили. — Коля был готов расплакаться. — Только не пойму, зачем было нас из Академии вынимать? Чтобы на прогулку за казенный счет свозить?
— А я пойму?! — взорвался Готовцев. — Я пойму?! Командование обещало нам, что на Колчаке нам выделят тридцать машин, укомплектованных опытными людьми с офицерскими патентами! Вместо этого исправных флуггеров на космодроме оказалось в два раза меньше. И ни одного экипажа! Ваше появление здесь — идиотская импровизация…
— Командир, зачем такое крещендо? — вмешался Бабакулов. — Ребята не виноваты, что Генштаб двинул с Колчака три укомплектованных эскадрильи за день до нашего прилета.
— Вот-вот, — поддержал его Фрайман. — Между прочим, это уже не первый случай в мировой истории. Когда Цезарь воевал с галлами, сенат задолжал ему целый легион. И что ты думаешь?..
— Думаю, мы узнаем это в следующий раз, — проворчал Готовцев. Он был по-прежнему зол, но уже не орал. — А сейчас поделим флуггеры. Егор, имея в виду твои, м-м-м… традиционалистские убеждения, тебе предоставляется право выбирать первым.
Егор Кожемякин, как я уже сказал, родился и вырос на Большом Муроме. Поэтому я не удивился, когда этот крепкий и с виду психически нормальный мужик принялся по очереди разговаривать с каждым флуггером.
Он шептал что-то в правую бортовую дюзовую пару, дул туда и даже, кажется, тихонечко подвывал. Затем прикладывал ухо и выслушивал мнение истребителя.
При этом все прочие пилоты хранили абсолютное молчание.
Власик — парень простой, уроженец незатейливого города Зеленограда (Земля, Солнечная система) — хмыкнул и криво ухмыльнулся.
Лейтенант Цапко внушительно потряс кулаком перед носом у невежды.
После этого все мы начали старательно делать понимающий вид. Дескать, сами со своими флуггерами на короткой ноге. Болтаем о девчонках на досуге, пиво вместе пьем…
Наконец Егор Кожемякин, “спознавшись”, как он это называл, со всеми флуггерами, сделал свой выбор. К нему подбежал авиационный техник.
— Значит, так, — сказал Егор, поглаживая носовой обтекатель флуггера. — Сделай все, как на старом было. На перед ему нарисуй такого же Сирина. Вязанку чеснока и красного перчика я тебе поднесу. Прикрутишь вокруг приборной доски. Дам еще тебе…
Мне было интересно, какие еще овощи Кожемякин намерен противопоставить рентгеновским лазерам джипсов, но тут “безлошадные” Бабакулов, Фрайман и Цапко одновременно набросились на другие флуггеры и техников, каждый со своими требованиями по украшательству. А к нам обратился комэск:
— Кадеты, вас четверо, а флуггеров два. Варианты вроде “летать по очереди” не рассматриваются. Дай бог успеть слетаться с нами хоть двоим. Поэтому придется что-то решать. Прямо сейчас.
— Вопрос… можно? — робко спросил Коля.
— Первый и последний. — Готовцев гордо вздернул подбородок и поиграл желваками.
Нет, жаль, решительно жаль, что я не собкор “Небесной гвардии”! Какие кадры пропадали! Матерый космический волк делится военной премудростью с молодым пополнением…
— Те, кто не попадет в летный состав, что будут делать?
— Ни-че-го.
— Совсем ничего?
— Абсолютно ничего. В остальных эскадрильях та же ситуация — перебор добровольцев, недобор флуггеров. Вас нельзя использовать как техперсонал. Вы не годитесь в бортстрелки и летнабы на спасательные машины. Вы — всего лишь дорогостоящие заготовки. Какой-то прок из вас будет через пару лет. Но сегодня вы бесполезны. Итак, решайте: кто будет летать, а кому валяться на койке брюхом кверху и жрать казенный харч.
И вот тут произошло нечто не для печати. Не сговариваясь, Коля, Быстров и Власик одновременно отказались:
— Значит, не судьба.
— Не драться ж теперь из-за них.
— Запишите меня в запасные.
— То есть как это? — Готовцев, кажется, не был готов к подобному повороту событий. Он небось думал, что мы сейчас устроим вокруг этих проклятых флуггеров громкую свару.
Впрочем, то же думал и я. Сообразительные у меня однокашники, один я туповат вышел!
— Вот так. Я не лечу. — Коля вздохнул. — Уступаю товарищам. И заметьте: я первый отказался.
— Что значит “первый”? — возмутился Быстров. — Я сразу осознал, что мне не хватает летного мастерства. И отказался не позже твоего. Так что бери флуггер, дружок.
— Именно так, кадет Самохвальский, — официальным тоном подтвердил Власик. — Вам с кадетом Пушкиным выпала большая честь. Дело будет важное, серьезное. А потому и летать вам, как лучшим нашим пилотам.
— Вы совершенно правы, кадет Власик, — встрял я. — Кадет Самохвальский больше любого из нас достоин этой чести.
Оттащил я Колю в сторонку за рукав и говорю ему на ухо:
— Ну хоть ты не позорься. Давай скажи, что пошутил. Пойдем в бой вместе, мы же сколько об этом мечтали!
— Я боюсь, — отвечает Коля, отличник боевой и теоретической подготовки. — Не знал я, что в военфлоте у нас такое творится. В штабе бардак, в эскадрилье бардак, психи кругом, потери астрономические, как джипсов бить будем, сдается, никто не знает…
— А нам что с того? Наше дело — отвечать за себя. Если мы вместе с эскадрильей пойдем в бой и погибнем — значит, судьба была со смертью повстречаться. Но если эскадрилья погибнет без нас, а мы в Академию вернемся доучиваться, нам потом всю жизнь ходить как обоссанным. Все равно через год, или через два, или через пять нам придется встретить тех же джипсов. Или кого похуже. Но только отвечать мы тогда будем уже не за себя одних, а за ведомых, а может, и за целую эскадрилью.
— Плевать. Тогда у нас будет опыт. А вот так, глупо, пойти в бой зеленым новичком и…
— Каким еще новичком? У тебя сколько часов налета на учебной спарке? Двести, верно?
— Двести пятнадцать.
— Тем более. И одиночного налета, на настоящем “Горыныче”, часов сорок будет. Да мы, может, по высшему пилотажу еще кого-нибудь из здешних волков сделаем!