К этому времени наступил вечер вторника — и в пяти столетиях от него женщина сидела за своими «мемуарами»…
Они вели уже меньше легкомысленных разговоров об искусстве, но все больше о тяготах и лишениях, которые ожидали его в скором времени. То мимолетное видение, то яркое воплощение ее образа прошлой ночью убедило его. Она так цельна, хрупка и неподдельна в своей красе… ради нее он готов пожертвовать собой.
Несколькими точными нажатиями клавиш она передала ему чертежи прямо в руки. Завтра после полудня Дж. Х. Маккракен в своем офисе в Северном Лос-Анджелесе будет занят последними приготовлениями перед отлетом в Вашингтон. Он не должен выйти живым из офиса. Его сын — тоже. Нужно убить их обоих.
— Вы всё поняли, Стив?
— Да. Пистолет у меня.
— Может, что-то неясно?
— Эллен… время от времени у меня бывают провалы в памяти. Всё плывет перед глазами. В первый вечер я уснул, а когда проснулся, всё забыл. И в кафетерии. Понадобилось, чтобы мне напомнили дату. Я не хочу забывать вас, Эллен. Отчего так бывает?
— О, Стив, вы всё еще не понимаете. Время для вас — непостижимое существо, как туман, подгоняемый темными и светлыми ветрами. Будущее искривляется обстоятельствами. Есть две Эллен Абботт. И только одна из них знает Стива Темпла. Когда случается нечто, угрожающее шансам ее существования, естественно, вы забываете ее. Уже сам по себе ваш контакт со Временем, даже такой незначительный, достаточен, чтобы всё поплыло перед глазами. Вот почему у вас бывают минутные приступы амнезии.
Он повторил:
— Я не хочу забывать вас. Я решился пойти на это в надежде, что, косвенно убив Кракена, спасу вашу жизнь, но…
Она все расставила по местам. Она вправила ему мозги, подобно удару в живот, словно его лошадь лягнула.
— Стив, с ликвидацией Кракена новый свободный мир зародится сам собой. Как и раньше, в нем будут жить те же люди, но они будут петь. Имя Кракен будет для них пустым звуком. И миллионы погубленных им людей оживут. В ТОМ мире не будет места для профессора Абботта и его дочери Эллен.
Я не буду тебя помнить, Стив. Потому что я никогда тебя не встречала. Раз Кракен сгинул, у меня нет причин с тобой встречаться. Я забуду, что мы когда-то вели полуночные беседы, или о том, что я мечтала сконструировать печатную машинку времени. Именно так и случится, Стив, завтра вечером, когда ты убьешь Дж. Х. Маккракена.
Он был ошеломлен.
— Но… я-то думал…
— Я не обманывала тебя преднамеренно, Стив. Мне думалось, ты отдаешь себе отчет в том, что завтра вечером всему конец, как бы там ни было.
— Я надеялся, что однажды ты каким-либо образом пробьешься живой и невредимой в 1955 год или поможешь МНЕ попасть в твое время.
Его пальцы дрожали.
— Ах, Стив, Стив.
Ему стало плохо. Он почувствовал боль и жжение в горле, спертое дыхание.
— Уже поздно, и стража вышла на обход. Лучше нам сейчас сказать друг другу последнее «прощай»…
— Нет, Эллен, прошу вас, подождите. Завтра.
— Если вы убьете Маккракена, то будет слишком поздно.
— У меня есть план. Он сработает… я знаю. Лишь бы поговорить с вами еще раз, Эллен. Еще раз.
— Хорошо. Я знаю, что это невозможно, но… завтра вечером. Удачи вам. Удачи и доброй ночи.
Машинка застопорилась.
Ох уж эта тишина! Как она больно ударила по нему! Он сидел, отрешенно покачиваясь на стуле, и посмеивался над собой.
Что ж, он всегда может вернуться к прогулкам в тумане, которого всегда в избытке. Он ходит рядом с тобой, позади тебя, впереди тебя и ни разу с тобой не заговорит. Иногда он прикасается к твоему лицу, словно понимает, что это всё. Стив гулял всю ночь напролет, приходил домой, раздевался в темноте и ложился спать, уповая на то, что уснет и больше не проснется. Никогда.
«Я забуду, что мы когда-то вели полуночные разговоры. Я вас не буду помнить, Стив».
В пятницу, 14 января, после полудня Стив Темпл засунул парализующий пистолет в свою засаленную куртку и затянул змейку.
Неважно, какие действия он совершит, ибо сегодня Эллен Абботт погибнет. Ее ждала камера для казни, если он не поторопится. А если он преуспеет, тогда та Эллен Абботт, которую он знал, тоже исчезнет, как клубы дыма на ветру.
Ему придется убивать Маккракена очень осторожно, чтобы успеть еще раз поговорить с Эллен. Он должен связаться с ней снова, пока Время полностью не перестроилось в Вечность, чтобы передать ей свое последнее сообщение. Он все обдумал. Он точно знал, какие скажет слова.
Он прибавил шагу.
Казалось, его тело принадлежит не ему, а кому-то другому, и он привыкает к нему, как к новому костюму, тесному, обтягивающему и слишком теплому для этой погоды. Вот что он чувствовал. Глаза, губы — всё лицо сложилось в один образ, который он не смел исказить. Стоит дать себе слабинку, как всё рассыплется.
Он расправил плечи, чего не делал годами, и сжал в кулаки свои руки, которые давно уже безвольно висели из-за полного отчаянья. Это стало для него равносильно возврату самоуважения, когда ты стискиваешь рукоятку пистолета, осознавая, что идешь изменить лицо треклятого будущего.
У него опять обнаружились легкие, и он пользовался ими для дыхания, и его сердце теперь не покоилось в грудной клетке, а вопияло, требуя свободы. Над головой ясное небо. Его каблуки легко и стремительно стучали по бетонным тротуарам. И вдруг оказалось, что уже четыре часа дня. Вокруг выросли странные здания, номера которых пристально изучали его глаза. Он не останавливался, ибо в противном случае он ни за что бы не смог заставить свои ноги снова сдвинуться с места.
Та самая улица.
Вдруг он заплакал. Слезы прятались за теплыми и скорбными чертами его напряженного лица. Мозг метался между темными стенками черепа, горло проваливалось вниз, а в нем колотилось сердце. Теплая влага текла из его глаз, пока он это не пресек. Вдалеке дул завывающий ветер, но день был очень тихий и безветренный. Не должно случиться ничего такого, что может ему помешать. Ничего. Он свернул в проулок, дошагал до боковой двери, отворил ее и вошел внутрь.
Он поднимался по пожарной лестнице на солнечной стороне. Мягкое шуршание подошв и биение сердца — вот и все, что было реально осязаемого в безумном кошмаре. Ему никто не встретился. А хотелось бы столкнуться с кем-нибудь, кто сказал бы ему, что это все инсценировка, что пистолет можно выбросить и проснуться. Никто не встал у него на пути. Никто не сказал ему этих слов. Пришлось взбираться по четырем длинным, залитым солнцем пролетам.
Мозг носился кругами, силясь затормозить, но тормозов не было. Сделать это должен был он сам. Нельзя допустить, чтобы нечто вроде Гитлера опять повторилось. Гитлер поднимался. Никто не взял его за руку. Никто не нашпиговал его свинцом. Маккракен. Тот, кого Стиву предстояло убить, производил впечатление ни в чем не повинного человека. Все только и твердили, какой он мировой парень. Да. А его сыновья? А сыновья СЫНОВЕЙ?
Эллен заставляла его губы шевелиться. Эллен заставляла его сердце биться. Эллен заставляла его переставлять ноги. И вот он перед дверью. На ней серебристые буквы:
«Дж. Х. Маккракен, Палата представителей Конгресса США».