Тем не менее это лишь укрепляло корпорацию. Она была далеко не единственной в своей среде, но одной из самых заметных и мощных, как тот член идиота из нашей шайки в Сан-Паулу.
Однажды выяснилось, что за самыми громкими и дорогостоящими скандалами стояла американская корпорация-конкурент, которой руководил профессор из Бостона мистер Джереми Крайст, известный еще как Гей-Парацельс. Тот самый доктор Крайст, который когда-то увлекся талантами юного Ге Тьо. Эта американская корпорация уже давно скупала долги мелких фармацевтических предприятий в Восточной Европе и теперь претендовала на полное владычество в этом гигантском пространстве.
Мистер Крайст уже был очень стар, но на здоровье не жаловался. Напротив, в нем укрепилось ощущение, что с возрастом пришла не только мудрость, но и вечность.
Он разыскал доктора Тьо и предложил тому, по старой дружбе, разделить сферы влияния, но доктор Тьо неосмотрительно отказал. И даже опубликовал в крупной вашингтонской газете отчаянные воспоминания китайского студента о грязном развратнике-профессоре. Имен он не назвал, но это все равно было уже угрозой нешуточной. Началась мировая война на лекарственном поле брани.
Не буду сообщать о подробностях, за исключением того, что доктор Ге Тьо однажды был обнаружен в своей ванной в Шанхае мертвым. Его убило током в процессе того, когда он якобы хотел излечить легкую простуду с помощью одного из самых продаваемых своих электрических аппаратов. Убито было сразу два «зайца» — доктор Ге Тьо и его современное средство, приносившее многомиллионные барыши корпорации.
Вскоре после его шумных и печальных похорон умерла в Париже от сердечного приступа пани Эльжбета Зайончковская. Одна крупная телекомпания во время обсуждения подробностей ее смерти (богатейшей дамы в Западной Европе) упомянула как бы вскользь, что смерть этой царственной особы вполне могла наступить вследствие приема ею серии биологических активных добавок из одного из самых популярных наборов ее же корпорации.
В адрес Евы Пиекносской, по словам одного скандального журналиста и его брата-папарацци, стали приходить серьезные угрозы. По всему было видно — она следующая.
Спустя полгода в нашем парк-отеле «Х» появилась пани Ева Пиекносска. Она прожила здесь не очень долго, потому что однажды отправилась купаться и утонула.
На следующий день утопился ее друг-аргентинец Lucas Healy, с которым они сошлись уже здесь.
Возможно, не имело бы смысла вспоминать и этого странного человека, не будь он связан с полячкой Евой. Хотя и он тоже был фруктом тем еще…
Они с Евой действительно познакомились лишь в парк-отеле «Х», подолгу валялись на пляже, под одним зонтиком, пили чаще всего «Дайкири», который я им и подавал.
Мне кажется, Ева заранее решила поквитаться с жизнью, но ей понадобилась, в определенном смысле, моральная поддержка, чтобы осуществить роковое решение. И потом, утопиться, да еще почти на мелководье, — для этого требуются немалые воля и решительность.
Когда меня допрашивал мистер Камански, наш «утренний шеф», я не стал напоминать ему, что Лукас-Хьяли, друг Евы Пиекносской, был когда-то неплохим пловцом, даже участвовал в каких-то чемпионатах. Кому, как не ему, было известно коварство воды! Кто, как не он, рассказал очаровательной полячке о возможности уйти из жизни таким образом! Кто, как не он, потом повторил то, чему научил ее! Повторил, я думаю, потому, что не мог простить себе, что не разгадал ее страшных планов и позволил обвести себя вокруг пальца. Правда, у него были на то и свои причины.
Ведь русский Иван Голыш избрал другой метод уйти из осточертевшего ему мира, куда более традиционный — шнур от гардин. Однако Иван все же был менее тонкой натурой, чем Ева, и, видимо, не дотягивал даже до аргентинца.
Lucas Healy (Лукас-Хьяли)
Жил когда-то в Конго героический человек — Патрис Лумумба. Он даже стал премьер-министром, а еще, по-моему, любил писать стихи. Его свергли империалисты и консерваторы, убили, а его именем на родине моей матери назвали целый университет. В этот университет стали приезжать учиться со всего мира те, кому не всегда были рады на родине или на кого рассчитывали русские политики в дальнейшем.
Я бы ничего и никогда не узнал об этом университете имени какого-то цветного (я и сам ведь цветной!), не окажись там аргентинец Лукас-Хьяли. Думаю, и он ничего бы не знал, если бы жил и мужал в своей Аргентине, в Буэнос-Айресе, в котором когда-то родился. Но его отец с матерью однажды, в начале шестидесятых, уехали в Никарагуа на заработки. Отец Лукаса-Хьяли был неплохим агрономом, и его наняли в одной американской компании на обширные кофейные плантации.