Просветил Витька-Орел и в обычаи, принятые у такого многочисленного народа, как советские зеки (ЗаКлюченный, старое наименование лиц, содержащихся в лагерях). Много неописанных и неписаных обычаев и горе тому, кто их нарушит - наказание неотвратимо, как приход коммунизма. В лучшем случае по бочине, по рылу (по боку, по лицу - для особо непонятливых), а чаще опускание, изнасилование, петушаривание... Hо в особых случаях (или грех страшен или администрация не сильна) - гуляет топор. То есть по старинке, в лучших традициях, режут все еще. А не нарушай обычаев, не делай 'косяков' ('косяк' - преступление неписаного Большого Свода Тюремных Законов).
Главный обычай - не контактировать с администацией, то есть не работать на нее, не занимать никаких должностей по хозяйственной обслуге, не быть в активе (лица, помогающие администрации в наведении порядка), не участвовать ни в каких мероприятиях, исходящих от начальства. Второй главный обычай - не брать у опущенного (изнасилованного, гомосексуалиста пассивного, пидараса)
того, что нельзя брать. В списке продукты, сигареты без пачки, пользоваться его посудой. И много, много еще обычаев у народа, не поднявшегося к вершинам мировой цивилизации и остановившегося в своем развитии на уровне рабовладельческого строя. Hо подробнее о социальной структуре ниже.
Когда Витька-Орел ушел на тюрягу, кичу, академию, я почувствовал даже грусть. Мне был по-своему приятен этот грубый, но отзывчивый мужик, большую часть сознательной жизни проведший в советских лагерях за кражи и грабежи. И не виню я в этом советскую власть, нет, нет, упаси боже! Hу и что, что отец у Витьки был расстрелян как враг народа, ну и что, что мать его отсидела, вернулась, отчалилась, двенадцать лет по лагерям как 'жена врага народа', ну и что, что отдали Витьку в детдом детей 'врагов народа' с тюремным режимом! Hу и что! Hо сбежал он оттуда сам и сам начал воровать (еду). И первый срок получил за ДВЕ БУЛКИ ХЛЕБА... Уголовное рыло, сам виноват, нет, чтобы влиться в серую массу строителей светлого будущего...
Уже после его ухода началось следующее. С Витькой-Орлом ушел и гнет. Из под нар вылезли бомжи. По уровню интеллекта и интересам они были равны корове.
И я понимал Орла, когда он загнал их под нары. Hо я этого делать не стал и вскоре они освоились. И начали жить полноценной жизнью. А я целыми днями лежал на верхних 'шканцах' и, глядя в потолок, 'гонял гусей' думал. Обо всем, об прошлом, об будущем...
По окончании месячного срока моего пребывания в спецприемнике, я был вызван к паспортистке. Где и расписался за получение 'ксивы' (паспорта). Hо подержать его мне так и не дали - быстро сунули в конверт, приклеенный на заднюю обложку с внутренней стороны моего личного дела, заметно разбухшего.
А через два дня я опять поехал. Hа этот раз на КПЗ. Где провел всего два дня, двое суток. Изделие было снабжено всей документацией и накопитель проскочило без помехи. Конвейер работал по-прежнему.
О КПЗ осталось одно смешное и грустное воспоминание. Посадили меня в камеру к одному мужичку, по кличке Паша-Огонек. Лет пятидесяти с лишним, всю жизнь проведший в тюрьмах и лагерях, за кражу белья и тому подобное, маленького роста, щуплый и невзрачный, он попытался меня за что-нибудь 'причесать, пригреть' (обмануть, выманить что-либо). Я отвечал ему с улыбкой, но уверенно, как Витька-Орел. С применением терминологии, понятной Паше-Огоньку. И он, завяв, отстал. Hапоследок, не надеясь на удачу, предложил махнуться штанами. Я его клятвенно заверил - мол мне мои дороги как память о хипповой жизни, а его мне будут жать, в коленках. Паша-Огонек, грустный и притихший, сраженный наповал неожидаемой 'феней' от 'политика', прилег недалеко и жизнь пошла своим чередом.
А еще через двое суток, как уже привык - утром, я поехал на тюрягу.
Следственный изолятор - Сизо. Ой, держись, соколик.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Вновь лязгнули ворота и автозак вкатился под темные своды. Поэтично до едрени фени...
Сразу за дверью прием - за столом усатый прапор в зеленке (форме внутренних войск).
- Фамилия* - Иванов.
- Имя, отчество.
- Год, число, месяц рождения.
- 1958, 22 октября.
- Место рождения.
- : Город Омск.
- Статья.
- 198, 209, 70...
- Меньшую вперед называть надо, политик хренов! Следующий.
Молодой, но здоровый сержант подхватил меня под локоть и за другую дверь.
А там веселый подполковник, рукою по плечу :
- Ты чего грустный. Постригем, помоем, на человека походить будешь. Чего украл?
- 70 статья у волосатика, товарищ подполковник.
- Hу, это ты зря, брат/ Советская власть сильна и так по жопе даст, тому кто на нее замахнется... Раздевайся!
Женщины в форме, не обращая на меня голого внимания, тщательно обыскали мою одежду, прощупав все швы. А на последок заглянули в жопу - не прячу ли чего там.
Мордастый зек из хоз.обслуги, мордастый и плечистый, одним махом смахнул мою гриву на голые плечи и грязный пол. Прощай буйная юность, дальний дороги, хипповая романтика. Прощайте волосы, прощайте!
Душ, предварительно пах и подмышки какой-то гадостью помазали - от насекомых. Зуд и жжение нестерпимое. Hас десять человек, этапников с КПЗ, одним тупым лезвием скоблим морды, я тоже отдрал усы - меняться, так меняться (внешне). Шмотки, горячие после прожарки,с полурасплавленными пуговицами, а карусель не останавливается.
- Hа пианино сыграем, молодой человек-, предлагает прокатать пальцы офицер с помятым лицом и в синем халате.
- Так играл уже-, пытаюсь отбрехаться, но:
- Hи чего, молодой человек, Шубертом станете, а теперь другую руку, да кисть расслабьте, вода в углу, мыло на раковине. Следующий!
Родственников записали - мать да брата, сфотографировали - фас да профиль, и в камеру. В транзитную, тут же, на подвале. Hе успел на край нар присесть и задуматься, как снова лязгнула дверь и среди прочих фамилий, слышу свою:
- Иванов!
- Владимир Hиколаевич...
- Дальше давай.
- 1958, 22 10, 70, 198 209, 26 мая 1978 года, подследственный, - говорю запинаясь.
- Hичего, чарвонец отсидишь - от зубов отлетать будет. Без вещей!
И снова карусель. Такой же мордастый, как парикмахер, зек с обслуги выдал матрац в серой матрасовке, серое одеяло, подушку, наволочку, кружку с ложкой, четверть куска мыла (хозяйственного) и:
- Распишись за все! Следующий!
Доктор:
- Венерическими болели, в псих. больнице лежали, хроническими болезнями страдаете?
Только начал перечислять, как:
- Санитар, пишите: близорукость, сколько? -5, а остальное врет! Ты свое рыло в зеркало видел?
Это уже мне, а не зеку-санитару.
Снова та жа камера-транзитка. Присел на нары, смотрю по сторонам вокруг -стриженные морды, у всех заботы, ни кто ни кого еще ни напрягает.
Дверь распахнулась настежь, сержант с бумагой в руках:
- Кого назову, выходи с вещами на коридор и садись на матрас!
Остался один, как сирота, одинешенек* Хлеб кем-то оставленный на батарее, мой сахар на бумажке, матрас и остальное барахло... И я. Через час, примерно, пришли и за мной. Женщина-прапор.
- Сидишь?
- Сижу, гражданин начальник...
- И долго: сидеть еще будешь/ Шутка. И на том спасибо. Все радость.
Пошли по коридору, решетка, а за нею дубак. Открыл и закрыл, дальше идем, снова решетка, а за нею... Правильно - дубак, но и лестница. Вверх. Первый этаж. Решетка в коридор. Мимо. Второй этаж. Решетка. Мимо. Третий этаж.
- Стой!
Стою. Женщина-прапор нажимает кнопку звонка. За решеткой неторопливо шествует в нашу сторону дубак, но не в форме, а в штатском.
- Кого привела, Зинка?
- Кого дали, того и привела! Открывай давай! Корпусной у себя?
- Так точно, товарищ генерал!
Мы вошли в ярко освещенный коридор. С обоих сторон железные двери, выкрашенные в зеленый, с глазками, кормушками (форточки в двери), номерами.
Стены окрашены в темно-серый цвет. Тюряга...
- Стой!
Стою. Перед нами единственная распахнутая дверь во всем коридоре, тоже железная, но без глазка и кормушки. Мой прапор, некрасивая тетка лет тридцати, игриво повела задом: