Человека с первых его шагов по земле окружает добро. Добро созидания. Колхозные поля, города, дома, машины, краны, парты, книги — создание рук человеческих… Добро. Мы привыкаем к нему, к созиданию, к той мысли, что только тот, кто трудится, создает — самый главный человек на земле.
Несколько десятилетий назад появился фашизм. Фашизм родил Гитлера. Он объявил нации: Германии предопределено стать выше остальных народов. Ариец — властелин мира. Остальные — недочеловеки, подлежащие уничтожению.
Законы, рожденные человечеством, законы добра, — это то, через что немецкий солдат должен переступить, то, что он должен разрушить каблуком своего сапога.
И вот во время власти «сверхчеловека», когда жертвы идеи гитлеровского фашизма во всех порабощенных странах исчислялись десятками миллионов, когда фашист пришивал к своему мундиру пуговицы из человеческой кости, русский генерал Карбышев, обреченный на смерть в фев-> ральскую морозную ночь, посылает таким же, как он, узникам, ожидавшим смерти, памятную записку:
— Помните: не все немцы — фашисты.
Счастлива та страна, в которой родился и вырос такой человек.
Об этом я думал, читая материалы и рассматривая фотографии и экспонаты музея 46-й кишиневской школы, собранные ребятами.
— Вот в этом пакетике, — говорили мне следопыты, — пепел сожженной белорусской деревни Хатыни.
— Земля и осколок снаряда из Сталинграда.
— Здесь песок с побережья Кубы.
— Этот портрет Володи Дубинина нам подарили в Керчи.
— Сабля времен гражданской войны.
…А однажды в подарок музею была принесена… мина!
— В лесу нашли, — возбужденно рассказывали Саша и Петя Лысенко. — Во будет экспонат!
Военрук Григорйй Николаевич глянул на мину и побелел.
— Она со взрывателем!
Немедленно, оглядываясь на мину, позвонили в милицию. Мину увезли подальше от людей и там взорвали.
Когда со следопытами и с их работой познакомился пэсть школы Евгений Осипович Бушмин, бывший узник Маутхаузена № Z2685, он прислал им самый, может быть, памятный для него и самый, вероятно, страшный «сувенир» — решетку колючей проволоки с кусочками изоляторов на ней (через проволоку пропускался электрический ток) — из Маутхаузена.
Этот экспонат — из того ада, что порожден был гитлеровским фашизмом на нашей планете и уничтожен людьми, которые вместе с Карбышевым говорили, говорят и будут говорить:
— Интернационализм — наше знамя!
В разведке
Автор и главный герой этого рассказа — бывший разведчик 133-й стрелковой дивизии, освобождавшей север Молдавии, Николай Степанович Мурашов. Он недавно гостил в селе Медвежа Бричанского района и рассказывал следопытам о делах разведки. А потом прислал по просьбе группы «Поиск» одно из своих воспоминаний — для музея.
…Незадолго до этого события Саша Хайрулин был ранен в левую руку, и я не представлял, как без него справлюсь…
Днем, часов в 12, приехал связной из штаба и передал майору Дудову пакет. Минут через пятнадцать вызвали к Дудову меня, и я понял: есть работа.
Майор говорил без лишних слов: отобрать пять самых выносливых разведчиков, пополнить боеприпасы, запастись гранатами, будет радист с рацией… Это было первое, что составляло задачу, со вторым начальник разведки дивизии, по своему обыкновению, медлил, словно второе по сравнению с первым было неизмеримо легче…
— Так вот, Мурашов, — сказал майор, когда убедился, что я осознал всю важность первой задачи, — пойдешь к немцам в тыл и возьмешь языка. И не какого-то там солдата (в прошлый раз ты умудрился мне повара притащить), а офицера. Таков приказ. — В доказательство майор обернулся к столу и махнул туда рукой — я увидел пакет, который, видимо, и привез связной.
Без Хайрулина будет трудно, подумал я. Как же в такое дело без Хай- рулина?
Саша Хайрулин знал языки, да не один, а четыре вместе со своим родным татарским: немецкий, итальянский, французский. Вернее, пять, — он и на русском прекрасно говорил.
..Среднего роста, ладный, ловкий, Саша владел всеми приемами рукопашного боя: мог бесшумно: снять часового, а финку бросал метров на десять-двенадцать без промаха. Повара я в прошлый раз притащил потому, что не было со мной Саши, а насчет немецкого в группе было туговато и никто не понял, что бормочет этот толстый немец.
Выпгел я от майора, а Саша тут как тут, будто знал, зачем меня вызывали.
— Когда идем? — спрашивает.
— Кто идет, а кто в шашки остается играть, — отвечаю. — На кой мне ляд однорукий разведчик?