— Это я-то однорукий? — рассердился Саша. Вытащил руку из косынки да как влепит мне левой под дых — я чуть не сел. — Понял? — говорит. — Не имеешь права из-за царапины меня от дела отстранять!
Смотрю на него — побледнел: видать, не царапина, но у меня от его удара дыхание перехватило.
— Ладно, — говорю, — принеси разрешение из медсанбата, тогда пойдешь. А я еще у майора Дудова спрошу.
Ужасно не хотелось мне снова с поваром в часть приходить, а немецкого среди разведчиков, которых я мысленно уже отобрал, никто не знал.
— Яволь! — лихо отвечает Саша и исчезает.
Короче говоря, как начало смеркаться, группа вышла, и Саша Хайрулин, заново перевязанный, был с нами. От станции Красное мы повернули влево, углубились в лес. Миновали свои посты охранения, залегли. Каждые пять минут в нёбе ракета. Немец — педант, отсчитает пять минут и стреляет. А мы в эти четыре минуты — как только погаснет ракета — делаем бросок. Так и перешли линию фронта.
Днем отдыхали, ночью шли. Сделали километров, по моему подсчету, тридцать-сорок и остановились. Рацию спрятали в кустах, замаскировали. Заняли круговую оборону. Стали дожидаться утра. За эти полтора-два часа и отдохнули, кто сколько мог.
Рассвело, и я, чтобы знать, где мы находимся, должен был взять ориентир. Оставил за старшего Хайрулина, пошел опушкой леса к возвышенности, откуда можно определиться. Иду, лес тихий, птицы посвистывают, И хотя вокруг спокойно, но на душе у меня кошки скребут: нарушаю я одну из разведчицких заповедей — поодиночке мы не должны ходить…
Поднялся наверх, огляделся. Сзади лес, внизу, в долине, как на ладони — деревушка. Церковь в самой середке. Я снял планшет с картой, положил на карту компас и стал ориентироваться. Только хотел поставить точку на карте, как слышу сзади голос — тихий, вроде листья прошелестели:
— Рука верх!
Послушался, поднял руки — в одной планшет, в другой карандаш. Оборачиваюсь… В кустах лещины стоят два немца с автоматами, направленными на меня. Один улыбается, будто знакомого встретил:
— Гут… Гут…
Идет ко мне — сторонкой, автомата напарника не закрывая: опытный. Свой автомат опустил на грудь — это чтобы руки освободить. Достал пистолет, поднял защелку. Подошел вплотную, держа пистолет на уровне моей груди. Отодвинул капюшон, моего маскировочного плаща, увидел фуражку и сразу же опустил. Тихонько сказал второму, не оборачиваясь, довольный:
— Официр.
Снял с меня автомат, расстегнул ремень. На ремне у меня были автоматные диски, гранаты, финка, пистолет. Все перешло в его руки.
Я себя всеми чертями крою: будешь знать, как один ходить!
Мой автомат немец повесил на себя. Прощупал вещмешок на спине, убедился: продукты. Провел по моему телу руками, нет ли другого оружия. Снял планшет и кинул напарнику. Тот поймал, не опуская автомата, левой рукой.
Как немец не нащупал в моем кармане маленького бельгийского браунинга, до сих пор не знаю. Может, потому, что укладывался тот на ладони…
Мозг мой работал с четкостью машины, впрочем, и машине бы за ним не угнаться в эти минуты. Но волнение я сдержал, в панику не ударился, не расслабился. В разведке главное — это хладнокровие, умение не теряться в любой ситуации, в любой переделке.
Немец толкает меня пистолетом и показывает на тропинку, ведущую в лес, — иди, мол. Я опять послушался. Идем, я впереди, оба немца сзади, автоматы на меня смотрят. Вещевой мешок они с меня тоже сняли, руки я по их приказу за спиной держу.
С полчаса прошагали, слышу сзади:
— Хальт!
Тот немец, что меня обезоруживал, пошел дальше, унося мой автомат, я остался под надзором второго. Стоим, чего-то ждем…
Кроме браунинга, был у меня в кармане еще портсигар с папиросами, которые мы, разведчики, иногда брали с собой. А по какой причине, я сейчас расскажу. Курить разведчикам в разведке не полагается, и начальство предпочитает некурящих солдат. Курящие в самый ответственный момент могут раскашляться. Но мало кто из нас не курил, а чтобы не раскашляться у немецкой траншеи, мы делали вот что. Потянет тебя на кашель — погрызешь траву, это один способ. Второй — вернее. Берешь незажженную папиросу в зубы, сосешь ее, будто куришь — и отпускает кашель;..
Ну вот, делаю я знак немцу, что до смерти хочу курить. Что в кармане у меня есть курево — можно ли? Он сначала не понял, что я хочу свои курить, и отмахнулся: нету, мол, у него. Я показываю на свой карман — вот они, папиросы. Он согласился: черт с тобой, кури, все равно тебе пропадать.
Я полез в левый карман, достал портсигар. Открыл, предлагаю немцу папиросу. Он автоматом отбрасывает мою руку, рычит: найн! Я сую папиросу в зубы, спрашиваю разрешения полезть в правый карман, за спичками. Ну, что ему особенно беспокоиться, я же обшарен с головы до ног. Он разрешает. Мне только этого и нужно. Но как залезть в карман и вытащить пистолет, если немец глаз с меня не сводит и в любую секунду готов спустить курок?