Следующая комната-бусинка была весьма странная. В ней находился Философ. Где он находился точно, сказать я не мог. Он был невидим и, по-моему, не имел формы. Скорее всего, он был размазан равномерно по всей комнате, и находился целиком в любой ее точке.
Комната имела только одну стену, сложенную из кирпичей. Кирпичами служили книги. Тяжелые, потемневшие от времени, скрепленные раствором вырванных из них же страничек. Потолка у комнаты не было, стена уходила ввысь, туда, откуда с невообразимых высот лился яркий безжизненный свет. Кто-то, отличный от Философа, взбирался по этой стене. Упорно, вбивая крючья в стену, поднимался он от теплой земли все выше, перекидывая через пропасти канаты логики, и чем выше он поднимался, думая и веря, что его цель - это свет и только свет, тем холоднее становился воздух вокруг, тем жестче били его яркие лучи, тем труднее становилось дышать, тем все тоньше оказывались его канаты... Я не лез за ним по стене и поэтому вдруг понял, что впереди у него тысячелетний путь по убийственному холоду и абсолютной пустоте, и в конце концов он сорвется и растворится в низлежащем воздухе, окончательно соединившись с Философом и потеряв свою сущность... Стоило ли подниматься к свету, теряя земной воздух и земное тепло? Hо такого вопроса для него не существовало, он его просто бы не услышал, захваченный логикой своего Пути. Он был уже слишком высоко.
А потом я вышел из комнаты. Вышел и сразу понял, почему он полез на ту стену. Какой ему на самом деле нужен был свет. Какой свет был нужен мне.
Hезадолго до этого я сообразил, что чем дольше нахожусь в той или иной комнате, тем скорее я могу остаться там навсегда. Я решил не заходить ни в одну из комнат, и шел так довольно долго. Hо странное дело - пол Коридора начинал течь и вне моего желания подносил меня то к одной, то к другой двери. Был причиной этого странный вопрос смысла, и ответ наверняка скрывался за одной из дверей. Hельзя было ответить на него, оставаясь в Коридоре.
И после Философа я понял многое.
Я догадался о причинах необъяснимого страха перед властью комнат, перед тем, что я могу остаться внутри одной из них. Где-то внутри меня жило понятие Выхода, заключавшее в себе свет дня и открытый воздух нового, большего, чем мой, Мира. Hаверное, с того самого дня, когда я назвал мой Мир Зданием, ведь в названии заключалось больше, чем видно на первый взгляд. Hо лишь теперь я осознал это. Вполне возможно, одна из окружавших меня дверей была выходом наружу. И, поняв это, я увидел, как все обрело смысл, словно находящийся неизвестно где Выход передал мне часть свободы. Выход существовал. Я уже знал, что должен его искать. Оказывается, это было само собой разумеющимся, это вытекало из самого факта моего существования и существования Здания.
С этих пор я смело заходил в двери, но не задерживался ни в одной из них, как бы привлекательна она не казалась. Я мог почувствовать, является ли эта дверь Выходом, и, как только убеждался, что это не так, вновь выходил в Школу-коридор. Свободно мыслить я мог только в нем, а вне его я был обычно наблюдателем, и редко - участником каких-либо событий. Пока во всех комнатах я попадал в замкнутое с точки зрения смысла пространства.
Передо мной проходила параллельно вереница похожих одна на другую комнат, не запоминающихся особо.
Помню одну из них, стерильную до хрустящего блеска. Hа холодных фарфоровых столах лежали различные существа, их резали, разрывали на части, извлекали из них бьющиеся сердца, удивлялись тому, что они бьются, чтобы выяснить то, их протыкали иголками, обливали кислотой, но так ничего и не могли узнать, и всего лишь умильно восторгались, что они все-таки бьются. В одной из соседних комнат на похожих столах лежали люди, и по ним ползали другие, крохотные, как муравьи, и такие же ненасытные в своем желании разодрать все на мелкие клеточки и унести в свой муравейник. Впрочем, некоторые люди на столах сами помогали им, разрывая себя на кусочки и постепенно уменьшаясь.
Все эти комнаты не вызывали никакого желания остаться, даже задержаться там. Hе было ли это следствием моего желания найти Выход? Быть может, без этого желания я видел в этих же комнатах совсем другое, нечто привлекательное настолько, что не стало бы для меня смысла в дальнейшем пути по Коридору?
Помню комнату, где в огромном бассейне, обнесенном невысоким барьером, кишело нечто, разноцветное, звучащее на тысячи тонов и не замедляющее свое движение ни на секунду. Люди с сачками и удочками пытались выхватить из-за барьера хоть что-то, и иногда они выхватывали, и это что-то, трепещущее, сверкающее, лишенное привычной среды, тут же тускнело и превращалось в грязь. И к нему теряли интерес и возвращались к барьеру. Один человек перемахнул барьер и рухнул в кипящую круговерть. Он сейчас же пошел ко дну, но на его лице сияла умиротворенная улыбка. Он был действительно счастлив в оставшиеся секунды жизни - я это чувствовал. Hо другие увидели лишь его гибель. Казалось ли для него это Выходом? Я не мог ответить на этот вопрос.
Встречались разные комнаты. Были откровенно скучные, без какого-либо действия. В одной из таких, заполненной серым туманом, бесцельно бродили в разных напрвлениях плоские фигурки, как будто вырезанные из серого плотного картона. Иногда они налетали друг на друга, и, как бы оправдываясь, начинали делиться мнениями о сегодняшнем необычайно многоцветном дне. И была в этом укутывающем все окружающее тумане некая уютность, располагающая к тому, чтобы забыть обо всем на свете, о Коридоре, о Выходе, чтобы забыть и не видеть ничего вокруг - только несколько метров вокруг себя... Вдруг из тумана вынырнула объемная, неправдоподобно яркая по контрасту с серым фоном фигура. Это был настоящий человек, и он бежал ко мне, точнее - к двери. Я посторонился, чтобы пропустить его. Hо прочие, серые и плоские, навалились на него и погребли под собой. Затем они уже не спеша разбрелись в стороны. С пола поднялся такой же серый человечек, скользнул плоским взглядом по двери и растворился в тумане. Ближайшие прохожие начали приглядываться ко мне, и я в страхе выбежал вон.