Научимся, конечно. Но…
Но поздно не было бы.
Три дивизии ударили по горловине прорыва с юга и три с севера. Затем Манштейн стал перепахивать Синявинские леса артиллерией и авиацией. Число самолето-вылетов порой достигало семи тысяч в день! Через несколько дней лесистый массив превратился в выжженную металлом пустыню. Тем не менее советские войска продолжали драться и даже атаковать. Корпус генерал-майора Гагена продвинулся дальше всех. Еще бы чуть-чуть – и гвардейцы соединились бы с Невской оперативной группой. Но вот этого «чуть-чуть» – не хватило.
Немцы тоже на месте не сидели – атакуя и контратакуя советскую пехоту. Бывалые ветераны Первой мировой качали головой, сравнивая болота Синявино с Фландрией, Верденом, Ипром. В течение суток одна и та же траншея переходила из рук в руки десятки раз. Земля стала красной от крови. Впрочем… Какая земля… Мостовая из трупов. Хоронить их было некогда, да и некому. Воевали – все. В конце концов котел превратился в слоеный пирог. В роще Круглой сидели в окружении немцы, на Квадратной поляне – русские. Было совершенно непонятно – кто, где и откуда атакует.
Огромная масса ожесточенных людей, убивающих друг друга…
Остатки роты старшего политрука Рысенкова, вместе с оставшимися в живых огнеметчиками, закрепились около Чертова моста. Сам политрук пытался установить связь с командованием, однако делегаты связи или не возвращались, или возвращались ни с чем. Повсюду были немцы. Странно, но они на какое-то время оставили в покое роту. В один из тихих моментов бойцы наблюдали, как параллельно их траншее – примерно в километре от речки на запад – куда-то прошли немецкие танки и до пятисот человек пехоты. Затем, где-то вдалеке, разгорелся нешуточный бой.
Первой мыслью Рысенкова было желание ударить атакующим немцам в тыл, но он подавил порыв.
Конечно, порой и соломинка верблюжью спину ломит. И полсотни бойцов могут оказаться очень даже нужными в нужный момент. Так сказать, засадный полк.
Но раненых придется бросить здесь. А это – семьдесят человек, из которых не менее половины – тяжелые.
Рысенков прекрасно понимал, что значит эта канонада со всех сторон. Немцы прорвали фронт и окружили их. Через это он уже проходил под Любанью. Необходимо было немедленно двигаться назад и прорывать пока еще непрочное кольцо. Искать выход к своим. С другой стороны – приказа на отступление еще не было. И приказ «два-два-семь» никто не отменял.
Что же делать, как же быть?
Он собрал своих лейтенантов – Кондрашова, Москвичева, Павлова – и обсудил ситуацию.
Все высказались за удержание обороны в районе моста. Особого смысла для немцев в этом мостике не было. Они спокойно могли перебрасывать свои войска по железной дороге, пересекавшей Черную южнее. Но этот мост мог пригодиться нашим, если бы они возобновили наступление. На том и порешили. Лейтенанты уже собирались расходиться по своим обескровленным взводам, когда бойцы привели четверых человек – двух немцев и двух советских бойцов. Причем немцы тащили на себе оружие. У одного в руках был «МГ» и коробка с патронами, у другого – ящик гранат. Немцы были двумя здоровяками, опасливо поглядывающими на измазанные глиной лица красноармейцев. Те в руках держали винтовки наперевес. Держали твердо, несмотря на зачуханный вид – мокрые шинели, растоптанные сапоги, натянутые до бровей пилотки. Обоим на взгляд было не менее пятидесяти.
Немцев немедленно разоружили и связали, а Рысенков стал расспрашивать красноармейцев. Рассказывать начал один, который побойчее, второй только крутил седые усы «под Буденного» и изредка вставлял уточняющие детали.
Солдаты оказались ездовыми, лишившимися транспорта и начальства в один из первых дней окружения.
– Бонбой лошадев убило, – мрачно пояснил усатый. – Начальство сбегло.
Вот они и шарахались по кустам, пытаясь найти своих.
И вот утром…
– Тутошним утром, – мрачное уточнение.
– И вот утром – слышь? – говор немецкий. Глядь-поглядь – эти верзилы идут, машинку несут и ящики каки-то. Ну, мы из кустов – хенды, мол, в хох! Они все и побросали. Я их стрельнуть хотел…
– А что не стрельнул? – спросил политрук.
– Патронов-то у нас пяток осталося. Жальча на их тратиться. А с машинкой мы не умеем. Взяли, значицца, немцы машинку да ящики и потошшыли, куды им сказано было.
– А как они поняли? – без тени улыбки спросил Рысенков.
– Да у Феди больно кулак тяжел, лошади и те приседали. Как даст, так любой присядет!
– Показать? – буркнул Федя.