– И что? – Обер-лейтенант аж отложил ручку, слушая рассказ Тарасова.
– Штабные сгрудились на льду реки, пытаясь кого-то поднять. Я решил, что ранен полковник Латыпов. И спустился обратно. Когда подбегал к группе, то вдруг увидел, как Гриншпун поднял пистолет и выстрелил в меня. Это последнее, что я помню. К счастью, пуля прошла вскользь. И только поэтому я очнулся уже в санях, на которых меня везли сюда. К вам.
Фон Вальдерзее хмыкнул:
– Странно… Не лучше ли было бы этому еврею доставить вас живым до командования фронтом, чтобы вы предстали пред судом?
– Вы плохо представляете наши реалии, господин обер-лейтенант. Уполномоченный особого отдела имеет право суда во время боевых действий. Он – рука закона. Если он решил, что я – виновник провала операции, то он и приводит приговор в исполнение. Приговор, который он же и оспаривает и приводит в действие. Энкавэдэ – это очень страшная сила.
Обер-лейтенант только покачал головой. Гестапо и фельджандармы не вмешивались в действия войск до такой степени…
– Тогда почему же он оставил вас живым, не удостоверившись в смерти приговоренного?
– Был бой, господин обер-лейтенант, был бой…
Остатки бригады рвались через реку Полу. Обычную речку, которых в России на каждом десятке километров по две штуки. Так уж вышло, что южный берег речки – обрывистый, а северный – пологий. А выхода нет. Вернее есть – через вот этот самый южный склон. И хорошо, что еще можем бежать по льду. Что весна такая поздняя.
Тарасов кричал, махая пистолетом, подгоняя своих десантников, отстреливающихся по вспышкам в лесу:
– Бегом, бегом, бегом, твою же мать!
Черное небо вспыхивало всполохами трассеров. Грохот стоял такой, что подполковник слышал только себя:
– Да беги ты, господабогадушаматьети! – пнул он споткнувшегося бойца.
Кто-то еще что-то кричал. Но тоже слышал только себя.
Пулеметная очередь прогрохотала осколками речного льда, плеснув фонтаном воды Тарасову в лицо. А споткнувшийся и вставший было боец оплеснул кровью реку. И умер.
Дьявольский визг мин разрывал раны полыней. Кто-то поскальзывался и падал в эти раны, кого-то вытаскивали, кто-то уходил под тяжелый лед.
Тарасов все же добежал до крутого берега. Остановился. Оглядел реку, усеянную телами бойцов. Его бойцов. И стал карабкаться наверх.
– Держите, товарищ подполковник, – закричал ему сверху какой-то десантник. Лицо знакомое, а вот на имена у Тарасова всегда была плохая память. Как и на даты. Боец протянул ему винтовку со свисающим вниз ремнем. Подполковник схватился за него. Еще мгновение и… Тарасов выбрался на верх обрыва.
– Бежимте, товарищ подполковник, – неистребимым вятским акцентом проорал через грохот боя – почти лицом к лицу – боец.
– Ага… – выдохнул Тарасов.
И рядом вдруг рявкнул разрыв немецкой минометки. Парень ойкнул и стал заваливаться на снег, схватившись за бок.
Тарасов подхватил его под мышки и потащил было в сторону наших позиций, но вдруг упал, схваченный кем-то за ногу.
– Товарищ, командир, товарищ командир! Там, кажись, Латыпова убило!
Полыгалов махал руками подполковнику, наполовину вылезши на берег.
Тарасов матюгнулся и рявкнул на адьютанта:
– Тащи бойца! Я сейчас!
– Не могу, не могу, товарищ подполковник, я вас бросить, – испуганно замотал головой Полыгалов.
– Млять… – подполковник обернулся. – Эй, живой?
Лежащий рядом десантник не шевелился.
– Ммать… А ну, стой! – Тарасов рявкнул на пробегавшего мимо бойца. Тот незамедлительно рухнул наземь.
– Тащи парня, – коротко приказал комбриг и стал спускаться обратно к реке.
А у обрыва столпилась небольшая кучка уцелевших командиров и комиссаров бригады. Во главе с Гриншпуном. Они жались под разрывами и очередями над бездыханным телом полковника Латыпова.
– Что стоим, кого ждем? Вытаскивайте его к чертовой матери отсюда! – заорал на растерявшихся командиров Тарасов. – Гриншпун, обеспечивай!
Особист тут же неразборчиво что-то крикнул, и его бойцы – из особого отдела – принялись снимать с себя ремни и обвязывать ими тело координатора фронта.
– Да быстрее, быстрее! Шевелитесь!
Тарасов видел, как Латыпова затаскивают на обрывистый берег, дождался, когда оттуда сверху кивнет ему Гриншпун, а потом уже стал сам, с помощью Полыгалова, снова карабкаться наверх.