— Любо! — дружно грянули казаки, заставив всех находившихся на берегу вздрогнуть.
— Так вот, товарищи мои. Без нашей державы мы вообще ничто, возможно, обыкновенные черви, а потому мы должны как зеницу ока охранять Русь-матушку и беречь от любых врагов, — продолжил атаман.
— Любо! — снова бурно согласились казаки с атамановой правдой.
— Тогда выпьем же, братья, за нашу любимую державу, а еще за вольную волю, без которой нет казака!
— Любо-о! — пронесся мощный казацкий глас над озаренной светом костров рекой, повторяясь эхом где-то в бездонной глубине звездного неба.
Покончив с речью, атаман с чувством перекрестился и, сделав жадный глоток, пустил кубок по кругу.
Тут же кашевары разнесли по деревянным чашкам и супным горшкам уху. Достав из-за пояса припасенные для этого случая березовые ложки, казаки сели вокруг большого стола, покрытого расшитой цветами скатертью, на котором покоились приготовленные их женами праздничные яства — фаршированные желудки животных, калачи с чесноком и с маслом, пироги с остатками мяса и рыбы, пельмени с грибной начинкой, лаваши, сладкая редька с патокой, лепешки из пресного теста, — и принялись жадно есть. Глядя на казаков, потянулись за ухой и женщины с ребятишками.
— Еще бы ухи! — первым справившись с горшком супа, попросил Иона.
— Что, святой отец, гляжу, понравилась тебе наша уха-то? — улыбнулся пожилой кашевар Гордейка Промыслов.
— А то!.. — облизывая языком ложку, ответил тот.
— Тогда подставляй посудину, — доброжелательно предложил Промыслов.
— И мне давай, — потянулся со своей чашкой молодой розовощекий казак Мишка, сын убитого маньчжурами в одной из стычек доброго казака Остапа Ворона.
И снова гуляет братина с дешевым алкоголем по кругу.
— Эх, хорошо! — сделав долгий и жадный глоток, блаженным басом заметил диакон Иона и вытер рукавом своей видавшей виды рясы мокрые от меда губы. Душа у него шире блина на сковородке.
— Господи, прости меня грешного! — перед тем как сделать глоток, покрестился псаломщик Мирошка, замечательно читавший шестопсалмие.
— Пусть не в последний раз, — следом, осенив себя крестным знамением, припал губами к чашке казак Васюк Дрязгин.
— Нет браги, нет и отваги! — принимая у него из рук чашу, бодро сказал пожилой казак Нил Губавин.
Гуляет, гуляет товарищеская выпивка по кругу. Повеселели казаки, зарумянились. Хмельная кровь заиграла в их жилах.
— Эх, раз, по два раз, расподмахивать горазд, кабы чарочка винца, два бидончика пивца, на закуску пирожка! — пели мужчины застольные.
— Давай, братцы, еще по одной! Нельзя казаку в праздник быть трезвым и болезненным.
Кравчий не успевал наполнять ходившую по кругу кружку атамана, а тут еще и казаки, которым надоело пить с детьми квас, стали подходить со своими бидончиками и стаканчиками. Пот тек ручьем по лицу бедного виночерпия. Уже и рубашка взмокла, и душа запарилась, а казаки все время кричат одно:
— Давай!
Так продолжалось долго, пока казаки не набили свои желудки едой и не покинули стол. Тут же задымили набитые ядреным табачком трубки, начались обычные пьяные речи. Казаки наперебой рассказывали о своих подвигах, где-то стараясь приукрасить отдельные факты, а где-то и приврать. Как говорится, во хмелю — чего хочешь намелю. Кто-то вспоминал лихие походы на турок, другие — на крымского хана, третьи — на шведов. В основном же недобрым словом поминали маньчжуров, которые непрестанно совершали набеги на русские селения, сжигая их дотла и убивая или уводя в плен местных жителей. Маньчжуры хитростью ловко уводят в плен, воруя врасплох людей, потому-то люди и боялись их. «Лучше быть убитым, чем попавшим в плен», — говорили албазинцы.
— Вот неймется бесам! — пьяно возмущался кто-то из казаков.
— Пойдем на них войной, тогда и расквитаемся! — восклицал другой.
— Да нет, братья, война нам не нужна. Нужно сохранить мир на державных границах. Так царю-батюшке угодно, — говорил атаман.
— Если царю угодно, тогда ладно, но надо проучить чужеземцев, — воинственно заявил сидевший возле атамана пожилой казак.
Неожиданно кто-то из казаков запел: