– Но подробности… Они такие красочные! Как будто ты был там и видел все собственными глазами.
На растерянной мордашке Миранды вдруг появилась широкая ухмылка.
– Обалдеть просто! Бюро темпоральной деформации. Ботинки с раздвижными подошвами, чтобы взбираться на высокие здания. Плазменные разрядники. Развитая сеть по всему миру. Невероятные научные штуки насчет того, как устроены путешествия во времени. «Сферы влияния», «краеугольные события»… Как все это вообще могло прийти в голову? Похоже на создание мира, о котором рассказывал учитель по программированию. «Сперва кодируешь что-нибудь прикольное, а затем строишь вокруг этого мир – так, чтобы он понравился другим».
Миранда прищурилась и, глянув в окно, заключила:
– Эх, пап, зря ты бросил это дело!
Тренированное сознание Кина свело варианты ответа к единственно верному: смени тему, и как можно быстрее.
– Не знаю. Давно это было. Почти ничего не помню. Сказал же, у меня не особо получалось. Как говорится, дело не заладилось, поэтому я увлекся кулинарией.
– Нет, я в том смысле, что тебе надо вернуться к писательству.
Она бросила на него взгляд не четырнадцатилетней девочки, но взрослой женщины, умудренной годами и даже десятилетиями.
– Я так обрадовалась, когда нашла твои рассказы. Подумала, ты можешь подойти к ним с другой стороны. Как к средству самовыражения. Я и правда считаю, что тебе надо снова заняться научной фантастикой.
– Кулинария гораздо лучше…
– Помогает справиться с ПТСР?
Свой вопрос Миранда подкрепила долгим твердым взглядом, после чего потупилась снова и сказала:
– Говорят, творчество способствует исцелению душевных травм.
Кин похолодел. Речь шла вовсе не о дивном вымышленном мире, где умеют путешествовать во времени. Прежние страхи, волнения насчет обмороков и головной боли… Такой способ Миранда выбрала, чтобы тревога превратилась в надежду. Кину стало жаль, что он не может обнять дочь так, как обнимал во младенчестве, когда для утешения ей хватало чистой пеленки и отцовских рук.
– А это кто сказал?
– «Гугл», – ответила Миранда, не сводя глаз с тарелки. – Я поискала.
– Вернее, поискали вы с мамой?
Кин пожал дочери плечо и добавил, понизив голос:
– Не забивай голову подобными вещами.
– Мне четырнадцать. Я знаю, как устроен мир, и вижу, что тебе становится хуже.
– Все будет хорошо.
– Переживаю за тебя, – сказала Миранда, положив ладонь ему на руку. – Эти отключки, фокусы с памятью… Такое чувство, что за последние месяцы все усилилось. Если не лечить ПТСР, возможны скверные последствия. И как нам быть, если с тобой что-то случится? Ты что, не пробовал мамину стряпню?
– Насчет нее мама тоже волнуется.
Оба рассмеялись, хотя Кин украдкой сморгнул набежавшую слезу. Он не сомневался, что Миранда сделала то же самое.
– Что такого страшного с тобой произошло? Откуда эти симптомы?
– Знаю, я редко говорю о прошлом, – признал Кин и тяжело вздохнул.
– Ты никогда о нем не говоришь. Мне всегда казалось, это из разряда «если расскажу, придется тебя убить». Но поверь, давно пора вывести из себя эту дрянь. В реальной жизни или продолжая сочинять. Или поделись с кем-то. С каким-нибудь врачом.
Ее губы дрогнули, и она с трудом произнесла:
– Или, к примеру, со мной.
Фальшивая легенда, которую Кин повторял из раза в раз, въелась в мозг настолько, что он и сам почти поверил в нее. Поддельный номер социального страхования и удостоверение личности, купленные много лет назад, наверное, были зарегистрированы как подлинные. Даже если подробности вымышлены, теперь это твердые факты. Вот и все, что имеет значение.
– Может, как-нибудь сядем за десертом и… попробуем. Только мы с тобой.
Когда она последний раз говорила так искренне? Говорила ли хоть когда-то? Быть может, он этого не замечал?
Всю свою жизнь, начиная с тех пор как Кин остался в тысяча девятьсот девяносто шестом году, он только и делал, что защищался от прошлого. Но здесь, в моменте, рядом с Мирандой он дал волю чувствам – непривычным, едва ли не противоестественным способом.
И это было здорово.
Кин посмотрел дочери в глаза.
– Послушай, милая. Я дал слово маме. Пообещаю и тебе. Все это прекратится. Головокружения, обмороки и так далее. Знаю, мне стало хуже. И еще я знаю – поверь, знаю!.. – Он помолчал, воскресив в сознании образ маячка, погребенного в контейнере для мусора. – …по большей части знаю, откуда все это взялось.
Он не стал говорить, что понятия не имеет, почему некоторые воспоминания не вызывают головной боли, в то время как другие терзают его, почему временами боль сильнее, а иной раз вполне терпимая, почему иногда его тошнит, а порой голова буквально раскалывается на части. Это не имело значения. В конце концов, все это лишь препятствия между ним и по-настоящему важным в жизни.