Козлы! Козлы!
Мои слова не особенно вежливы,
Но и не слишком злы.
Я лишь констатирую факт:
Козлы!
В кружке «умелые руки» всё говорят, как есть.
Но кому от этого радость? Кому от этого честь?
Чем более ты скажешь, тем более ты в цене
И в работе мы, как в проруби,
И в постели мы, как на войне…
Козлы! Козлы!
Увязшие в собственной правоте,
Завязанные в узлы.
Я точно такой, только хуже,
И я говорю то, что знаю:
Козлы!
Пока я не стал клевером, пока ты не стала строкой,
Наши тела — меч, в наших душах — покой,
Наше дыхание свято, мы движемся, всех любя.
Но, дай нам силы, Господи,
Мы все подомнем под себя.
Козлы! Козлы!
Мои слова не слишком добры,
Но и не слишком злы.
Я лишь констатирую факт:
Вот идем мы, козлы!
(А. Гуницкий)
Друзья, давайте все умрем!
К чему нам жизни трепетанье? —
Уж лучше гроба громыханье
И смерти черный водоем!
Друзья, давайте будем жить
И склизских бабочек душить!
Всем остальным дадим по роже:
Ведь жизнь и смерть — одно и тоже.
— Борис, вас ленинградские хиппи, «системные люди» считают одним на своих вождей. Как вы относитесь к их мнению?
БГ: — Отрицательно. Они утверждают, что только ведя их образ жизни, можно оставаться честным. Конечно, когда бездельничаешь, когда зависишь только от самого себя, делать это гораздо легче. Со мной на факультете математики ЛГУ учился парень, который впоследствии стал «пророком» хиппи. Живет где-то в Пскове, ходит грязный, нечесаный. Кто он по сути? Неудачник. Ему уже трудно войти в колею нормальной жизни. Внутри них духовная пустота. Ошибаются те, кто утверждают: «Таких людей затягивает болото хиппи». Нет, их затягивает собственное внутреннее болото.
— Как вы оцениваете нынешнюю молодежь?
БГ: — Людям во все времена свойственно было стремление к гармонии. Но сейчас происходит дикая расбалансировка духовного начала в человеке. Особенно это отражается на молодежи. Причин много. Результат: у большинства отсутствует внутренний стержень, который позволяет «держать себя в рамках».
Верю я, что сбудется предвестье,
Мной предвосхищенное в мечтах.
И пройдет по тихому предместью
Лев Толстой в оранжевых портах,
И Тургенев, дурь смешавши с дрянью,
Дружески прошепчет в ухо мне:
«Чу! Смотри, — Есенин гулкой ранью
Поскакал на розовом слоне!»
ИННОКЕНТИЙ ЕДЕТ В ТРАМВАЕ
Иннокентий садится в последний трамвай
Где кондуктора нет и в помине.
Семь голодных мужчин там едят каравай,
Увязая зубами в мякине.
Иннокентий рассеянно смотрит вокруг,
В рукаве его теплится свечка.
Семь раздетых мужчин примеряют сюртук;
На лице у седьмого — уздечка.
Пожилая ткачиха желает сойти,
Гневно машет большими руками.
Семь бегущих мужчин на трамвайном пути
Затевают дуэль с ездоками.
Иннокентий стреляет в пустое окно,
Прижимаясь к прикладу предплечьем.
Одному из мужчин прострелили сукно,
Шесть отделались легким увечьем.
Пожилая ткачиха без чувства лежит.
Иннокентий задумчиво дремлет.
Над трамвайным путем черный ворон кружит
И искре электрической внемлет.
ПОЛТАРАКИ НАНОСИТ ИННОКЕНТИЮ ВИЗИТ
Полтараки — повеса, мошенник и плут,
К Иннокентию в двери стучится.
В сей парадной соседи давно не живут,
Но порою приходят мочиться.
Иннокентий задумчиво пьет молоко,
Таракана узревши во мраке.
На душе его мирно, светло и легко —
Он не хочет впускать Полтараки.
Даже если он двери откроет ему,
То, наверное, кинет поленом.
Или, если полена не будет в дому,
Между ног ему двинет коленом.
Полтараки же злобно царапает дверь
И в замочную скважину свищет,
На пожарную лестницу лезет, как зверь, —
Он свиданья с хозяином ищет.