И у каждого здесь есть излюбленный метод
Приводить в движенье сияющий прах:
Гитаристы лелеют свои фотоснимки,
А поэты торчат на чужих номерах.
Но сами давно звонят лишь друг другу,
Обсуждая, насколько прекрасен наш круг.
А этот Пес вгрызается в стены
В вечном поиске новых и ласковых рук.
Но женщины — те, что могли быть, как сестры,
Красят ядом рабочую плоскость ногтей
И во всем, что движется, видят соперниц,
Хотя уверяют, что видят б…дей.
И от таких проявлений любви к своим ближним
Мне становится страшно за рассудок и нрав.
Но этот Пес не чужд парадоксов —
Он влюблен в этих женщин, —
и, с его точки зренья, он прав.
Потому что другие здесь не вдохновляют
Ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько строк.
И один с изумлением смотрит на Запад,
А другой с восторгом глядит на Восток.
И каждый уже десять лет учит роли,
О которых лет десять как стоит забыть.
А этот Пес смеется над нами —
Он не занят вопросом: каким и зачем ему быть.
У этой песни нет конца и начала,
Но есть эпиграф. Вот несколько фраз:
«Мы выросли в поле такого напряга,
Где любое устройство сгорает на раз».
И логически мысля, сей Пес не возможен,
Но он жив, как не снилось и нам, мудрецам.
И друзья меня спросят: «О ком эта песня?» —
И я отвечу загадочно:
«Ах, если бы я знал это сам!..»
Сидит БГ дома, скучает. Вдруг вбегает к нему Электрический Пес и начинает кусать Боба за ногу.
Боб кричит: «Отстань! Фу! Табу!..». А Электрический Пес продолжает кусаться и рычит: «Ну, а теперь ты знаешь, о ком эта песня?..».
* * *
Лежит Боб дома — искусанный, больной. Вдруг входит Доктор Кинчев и начинает Боба горчичниками обклеивать. Потом клизму поставил, шприц под лопатку вогнал и промывание желудка сделал. А Боб даже не шелохнулся — только думал с грустью: «Странно, рок-н-ролл мертв, а я еще нет, очень странно…».
Какие нервные лица — быть беде.
Я помню: было небо. Я не помню — где.
Мы встретимся снова, мы скажем: «Привет».
В этом есть что-то не то…
Но рок-н-ролл мертв, а я еще нет,
Рок-н-ролл мертв, а я…
Те, что нас любят, смотрят нам вслед.
Рок-н-ролл мертв, а я… еще нет.
Отныне время будет течь по прямой;
Шаг — вверх, шаг — вбок, их мир за спиной.
Я сжег их жизнь, как ворох газет,
Остался только грязный асфальт.
Но рок-н-ролл мертв, а я еще нет,
Рок-н-ролл мертв, а я…
Те, что нас любят, смотрят нам вслед.
Рок-н-ролл мертв, а я… еще нет.
Локоть к локтю — кирпич в стене.
Мы стояли слишком гордо — мы платим втройне:
За тех, кто шел с нами, за тех, кто нас ждал,
За тех, кто никогда не простит нам то, что
Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет,
Рок-н-ролл мертв, а мы…
Те, что нас любят, смотрят нам вслед.
Рок-н-ролл мёртв, а мы… еще нет.
1988 год. Монреаль.
Канадские продюсеры из фирмы «Кросби, Стилз энд Наш» услышали «Аквариум» во время своей поездки по СССР и пригласили их сыграть в Монреале на июньской конференции «Врачи мира — за предотвращение ядерной войны». Это была первая поездка «Аквариума» через советскую границу. Их дорога была оплачена, но они ничего не заработали, поскольку их выступление было благотворительным. Они сыграли несколько вещей с Брюсом Кокберном и франко-канадцем Мишелем Риваром. Они спели «Научи своих детей» и сделали 40-минутную программу на русском. Они собрали большую аудиторию — 15 тысяч зрителей — на ледовой арене. Они упражнялись в английском в беседах по телевидению.
«Представьте играющую рэггей группу с виолончелью, флейтой и скрипкой или английскую фольклорную рок-группу, затерявшуюся в русских степях, и вы получите представление об оригинальном стиле „Аквариума“. В Борисе Гребенщикове вы увидите настоящую звезду», — писала «Монреаль газетт».