Выбрать главу
It’s strangle I don’t feel like I’m a stranger I feel like I belong here I feel like I’ve been waiting for a long time And now I can tell you some stories Stories about the madmen Stories about the dream-child You know, that real wild one Who dances alone In the middle of the whirlpool
And I can tell you about silence About radio silence About some kind of asylum In the middle of an empty field full of danger If you want it

РАДИО ТИШИНА

Вдруг показалось, будто сейчас Новый год, И я — за миллионы лет отсюда. Я вижу какой-то свет, названья которому нет. Хочу поговорить о лунном свете, Поговорить о необузданном ребенке, О совсем непослушном и диком, Что танцует одиноко посредине водопада.
Он сочиняет небылицы о тишине — О радио тишине. О тихом убежище, так нужном мне, Посреди пустого поля, опасного, как на войне.
Странно не чувствовать себя странником и чужакам. Мне кажется, именно здесь мой дом, Кажется, что мне пришлось долго ждать, Но теперь мне есть, о чем тебе рассказать. Рассказать о сумасшедшем, Рассказать о романтическом ребенке, Необузданном и диком, Что танцует одиноко посредине водопада.
Я поведаю тебе о тишине — О радио тишине. О тихом убежище, так нужном мне, Посреди пустого поля, опасного, как на войне. Если ты хочешь этого.

Гребенщиков — человек, в котором глубоко укоренились и совершенно органично сосуществуют две культуры. Трудно разграничить, что в его творчестве идет от традиций русского романса Вертинского и Окуджавы, а что — от кельтских мелодий и стихов Джима Моррисона. Борис как-то признался, что иногда строчки новых песен рождаются у него на английском, а затем уже он переводит их на русский… Такой вот почти набоковский синдром. Так что сочинение английских текстов для пластинки вершилось самым естественным образом.

Артем Троицкий

WINTER

Now that the summer is gone Snow's on the ground I sought and I found I know what I found is true But the bitter gray sky Fades into silence Only the fire is left And some say it’s not enough To carry us through
Day of apple bloom white Silver and steel Tales of webs Spun around a careless heart I dream of the snow-white seagulls Crying to show me the way But I will stay here with you And nothing will ever come To tear us apart
Look into my eyes sister No harm will come to you Look into my eyes sister No harm will come to you

ЗИМА

Теперь, когда кончилось лето, И снег на земле лежит, Я нашел, что искал, и это Сомнению не подлежит. Но хмурое серое небо сливается с тишиной, И нам лишь огонь остается, Но этого слишком мало, Чтоб выжить, оставшись собой.
Дни, словно яблони в белом цвету, Серебряно-стальные, Будто ажурные сказки Для беспечного сердца. Мне чудятся белые чайки, зовущие нас в дорогу, Но здесь я останусь с тобою, И никакая сила Не сможет нас разлучить.
Взгляни мне в глаза, сестра, Я буду защитой твоей от зла. Взгляни же в мои глаза, Я буду защитой от зла.

Для многих молодых русских термин «рок-н-ролл» означает нечто волшебное и святое, нечто вроде религии. Это — музыка, которая изменяет чью-то жизнь, а чью-то — спасает.

К тому же, до недавнего времени рок-н-ролл в России воплощал в себе протест. Многие годы он оставался подпольным движением, которому опасно было заявлять о себе в открытую. Я припоминаю своего советского друга, который, стремясь получить разрешение на исполнение песни — «Beatles» — «Норвежский лес» перед своими однокашниками, нагло заявил своему учителю, что это старая песня британских шахтеров.

Борису Гребенщикову также приходилось идти на подобные хитрости, чтобы удовлетворить свою страсть к рок-н-роллу — завоевать на него право, играть его и сочинять самому. Для него рок-н-ролл был и до сих пор остается чудом, видом музыки, хранящим в себе мистическую силу.

В этом контексте «Радио Тишина» также является чудом. Это — победа над долговременной практикой репрессивных сил и над уже давно противостоящими друг другу политическими системами. Он как бы заново возвращает нас к тому, что сделало рок-н-ролл таким важным событием в нашей жизни, только теперь — исторически — через мироощущение русского поэта-исполнителя, который здесь отнюдь не чужой, а один из нас. Тот, кому пришлось ждать так долго, сможет теперь рассказать нам о том, что его волнует.