И вот два достойных занятья
Для тех, кто выше нуля:
Торговля открытками с видом на плешь
Или дикий крик: «Право руля!»
И значит, я списан, как мертвый,
И мне положен конец,
Но я благодарен всем стрелявшим в меня, —
Теперь я знаю, что такое свинец.
И кто-то смеется, как серебряный зверь,
Глядя в наполненный зал.
А я просто жив, я праздную радостный сон
О комнате, лишенной зеркал,
В комнате, лишенной зеркал.
* * *
Последний дождь — уже почти не дождь:
Смотри, как просто в нем найти покой.
И если верить в то, что завтра будет новый день,
Тогда совсем легко…
Ах, только б не кончалась эта ночь!
Мне кажется, мой дом — уже не дом.
Смотри, как им легко, — они играют в жизнь свою.
На стенке за стеклом…
Мне кажется, я узнаю себя
В том мальчике, читающем стихи.
Он стрелки сжал рукой, чтоб не кончалась эта ночь.
И кровь течет с руки…
Но кажется, что это лишь игра
С той стороны зеркального стекла,
А здесь рассвет, но мы не потеряли ничего:
Сегодня тот же день, что был вчера.
БГ: — Была история «Аквариума» с «Синего альбома» по «Дети декабря» и комментарий — «Равноденствие». «Аквариум» сделал все, что сделал. И с 1986 года нам делать нечего. Мы исполнили свою историческую миссию. Все нормальные группы расходятся. Севка это почувствовал раньше и ушел в 1984 году.
— 1984 год — «День серебра» — это, по-моему, пик.
БГ: — Да, это высшая точка. «Дети декабря» — это постскриптум. Мы собрали все, что мы делали, и… это «Аквариум» в миниатюре от того и до того, от «Жажды» до «Когда я кончу заниматься всей этой смешной беготней». И все. Куссуль утонул, и все пошло по-другому.
— Но вы не остановились.
БГ: — Но мы-то живые люди. Играть-то хочется. Можно стать садовником, но я лучше песни попишу. Перед собственной душой мы бессмертны в историческом плане. К Дак Дилан. После «Блонд он Блонд» он уже никому ничего не должен. Но он играет, пишет песни, и это его личное дело. И мы будем играть помаленьку.
Сестра, здравствуй, сестра!
Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе —
Здравствуй, сестра!
Сестра, дык елы-палы, здравствуй, сестра!
Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе —
Здравствуй, сестра!
Когда мы глядим на небо,
Откуда должны придти звезды,
Когда мы глядим на горы,
Откуда должна придти помощь, —
Ни новое солнце днем, ни эта луна ночью
Не остановят нас, не остановят нас…
Попытайся простить мне,
Что я не всегда пел чисто,
Попытайся простить мне,
Что я не всегда был честен.
Я не хотел плохого, я не хотел плохого,
Я не умел любить, но я хотел быть любимым.
И когда мы приходим, мы смотрим на небо,
Мы смотрим на небо — мы смотрим в него так долго.
Может быть, это картина, иллюзия и картина,
Но, может быть, это правда,
И, скорее всего, — это правда.
Моей звезде не суждено
Тепла, как нам, простым и смертным;
Нам — сытый дом под лампой светлой,
А ей — лишь горькое вино.
А ей — лишь горькая беда
Сгорать, где все бегут пожара;
Один лишь мальчик скажет: «Жалко,
Смотрите, падает звезда».
Моей звезде не суждено
Устать или искать покоя —
Она не знает, что такое
Покой — но это все равно.
Ей будет сниться по ночам
Тот дом, что обойден бедою;
А наяву — служить звездою,
И горький дым, и горький чай…
БГ — тот человек, через которого говорит, поет, дышит божественное. Он религиозен как экуменист. Его Бог един для всех людей и неделим по национальным, географическим, временным границам. Для него самого не существует времени. Возникает ощущение, что песни, которые он пел пять — десять лет назад, были созданы «про запас». На самом деле это феномен искусства — разное время по-разному считывает текст, и он всегда ко двору.
Из песни в песню перетекает, переплавляется одна и та же эмоция. Напоминает мантры и гипноз. Но внутреннего сопротивления нет: ведь по радио не объявляли, что вашим душевным здоровьем займется доктор. Доктор — чужой, БГ — такой, как мы. Просто научился как-то особенно улыбаться, неловко поводя плечами и смахивая с лица белые волосы, просто излучает особую солнечную энергию.