Выбрать главу
Наступает ночь. Потом иногда наступает день. Он пишет: «Нет! Я бессилен, когда я злюсь. — Начнем все сначала и сделаем песню светлей». Право, какое странное слово — «блюз».

— Борис, запомнились ли вам из детства какие-то ощущения, лица, идеи, события, от которых вы ведете счет своей сознательной жизни, себя сегодняшнего?

БГ: — Единственное, что помню, — я пел с детства. Еще не было ни бардовской гитары, ни рока, пел песни с пластинок. Но ведь все дети поют.

— А каков был стиль жизни в семье?

БГ: — В то время, «время оттепели», во всех семьях было одно и то же: разговоры о литературе, чтение стихов, философские споры. В этой атмосфере я стал сознавать себя как мыслящую единицу.

— Кто ваша мама по профессии?

БГ: — Она закончила юридический факультет, но долгие годы работала модельером. Только пятнадцать лет назад перешла в университет — социологом. Вообще же ей всю жизнь нравилось рисовать.

— В каком-то смысле вы повторяете ее путь: закончив математический факультет ЛГУ, посвятили себя музыке.

БГ: — Вероятно, это схема семьи.

— Ну, а мамина работа оказывала какое-то влияние?

БГ: — На нее — может быть, на меня — нет. Дом был завален картинами — вот и все.

— Как рано вы пристрастились к чтению?

БГ: — Читать начал до школы.

— Стихами увлекались?

БГ: — Никогда особенно. Разве что в период шестнадцатилетия, когда все читают стихи.

— Как и когда лично для вас начался рок?

БГ: — В начале шестидесятых это уже носилось в воздухе. По телевидению передавали фигурное катание, там иногда проскальзывали музыкальные эпизоды из рока. Можно его было услышать и по радиоприемнику. Это притягивало, как магнит. Я тогда сразу почти физически почувствовал, что это мое, что это правильно. С тех пор мой подход к жизни не менялся.

ЗОЛОТО НА ГОЛУБОМ

Те, кто рисуют нас, рисуют нас красным на сером. Цвета как цвета, но я говорю о другом. Если бы я умел это, я нарисовал бы тебя Там, где зеленые деревья и золото на голубом.
Место, в котором мы живем, —                                    в нем достаточно света, Но каждый закат сердце горит под стеклом. Если бы я был плотником,                                    я сделал бы корабль для тебя, Чтобы уплыть с тобой к деревьям                                    и золоту на голубом.
Если бы я мог любить, не требуя любви от тебя… Если бы я не боялся и пел о своем… Если бы я умел видеть, я увидел бы нас так,                                     как мы есть, — Как зеленые деревья и золото на голубом.

СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ

Февральским утром выйду слишком рано. Вчерашний вечер остается смутным. В конце концов: зачем об этом думать? — Найдется кто-то, кто мне все расскажет. Горсть жемчуга в ладони — Вот путь, который я оставлю тайной. Благодарю Тебя за этот дар: Уменье спать и видеть сны, Сны о чем-то большем…
Когда наступит время оправданий, Что я скажу Тебе? — Что я не видел смысла делать плохо, И я не видел шансов сделать лучше. Видимо, что-то прошло мимо, И я не знаю, как сказать об этом. Недаром в доме все зеркала из глины, Чтобы с утра не разглядеть в глазах Снов о чем-то большем…

АДЕЛАИДА

Ветер, туман и снег — мы одни в этом доме. Не бойся стука в окно — это ко мне, Это северный ветер — мы у него в ладонях. Но северный ветер — мой друг. Он хранит то, что скрыто. Он сделает так, что небо будет свободным от туч Там, где взойдет звезда Аделаида.
Я помню движение губ, прикосновенье руками. Я слышал, что время стирает все. Ты слышишь стук сердца — это коса нашла на камень. И нет ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды. Есть только северный ветер, и он разбудит меня Там, где взойдет звезда Аделаида.

Над Питером зажглась звезда Аделаида — это БГ ее зажег. Светит так ярко, что спать нельзя. Все говорят Бобу: «Зачем ты ее повесил? Сними — и без нее белая ночь в городе…». А он ухмыляется: «Сниму, если мне дадут выступить в „Песне-87“». Ему говорят, что в «Песне-87» уже все места куплены, предлагают «Песню-88». А БГ разревелся: «Нет, хочу в „Песню-87“ и только!». Не по-христиански, в общем, вел себя…