Выбрать главу

Никогда не поднимется рука написать, что БГ развлекает. Он отвлекает. От обид и невзгод, хаоса мыслей и чувств, всего холодного, черствого, черного.

Если бы все могли собраться вместе и услышать БГ, мне кажется, остановились бы сражения, поросли бы мхом поля брани, а брань и насилие исчезли бы вовсе.

Марина Тимашева, музыкальный критик

БГ заперся дома и сидит тихо, как мышь. В дверь с «Ленфильма» стучат, по телефону с радиовещания трезвонят, молодчики с «Мелодии» в окно булыжниками кидают. БГ ни на что не реагирует, думает: «Хоть бы Доктор Кинчев забежал — и то лучше».

* * *

Боб сделался ведущим передачи: «Спокойной ночи, малыши». Хрюша спрашивает:

— Дядя Боря, а слабо вам спеть для ребят «Спят усталые игрушки»?

— Мне это в кайф, — сыто отвечает любимец малышей БГ и начинает в унисон с Толкуновой усыплять всех советских baby.

Тут в павильон влетает Борзыкин и орет, что есть мочи: «Кто может отнять мои сны?» Пришлось Бобу за Хрюшу спрятаться — вырос он уже из бунтарства…

* * *

Бобу позвонили в дверь. Только он открыл, а там поклонники гурьбой. Не успел БГ ничего сообразить, как двое хватают его под руки, третий вливает в рот Бобу из бутылки вина, четвертый щелкает фотоаппаратом. Потом бросают Боба и с криками «Мы бухали с Гребенщиковым!» выбегают на улицу. БГ встал, потер ушибленное место и проворчал: «Все-таки любят, сволочи!..».

— Вы, вероятно, знаете, что в последнее время некоторые обвиняют вас в зазнайстве, говорят, что вы стали снобом… Как вы на это реагируете?

БГ: — А как мне реагировать? Если я сумею что-то сделать, значит, я что-то сумею сделать. Важно лишь одно: как человек поступает с тем, что имеет, что дала ему природа.

— И все-таки?.. Ведь знаменитость живет как будто под увеличительным стеклом: что носит, как смотрит, говорит, куда ездит, кого любит… И всем хочется ее «руками потрогать»…

БГ: — В общее-то, да! Простой пример: раньше я, например, ходил в баню и спокойно себе мылся. А сейчас вместо того, чтобы париться, раздаю автографы. Какой из этого выход? Приходится каким-то образом так к людям относиться, чтобы они понимали, что лезть не надо. Я сам не лез, честно говоря, ни к кому…

— Не бывает у вас иногда сомнений? Не хочется сказать тем, кто с таким обожанием на вас смотрит: «Ребята, я не стою этого!»

БГ: — Не бывает такого, потому что просто не до этого. Слишком много прекрасной работы, которую хочется делать. Я знаю: то, что я уже сделал, — это «так». Отказываться мне не от чего.

ЛЕТИ, МОЙ АНГЕЛ

Крылья сломались, когда еще воздух был пуст. Кто мог сказать ему, что за плечами лишь груз? Кто мог что-то сказать ему? — Мы знали, что он впереди. Я шепнул ему вслед: «Лети, мои — Ангел, лети!»
Мальчик, похожий на мага, слепой, как стрела, Девственность неба разрушивший взмахом крыла. Когда все мосты обратились в прах, И пепел покрыл пути, Я сказал ему вслед: «Лети, мой Ангел, лети!»
Я знаю: во всем, что было со мной, Бог на моей стороне. И все упреки в том, это я глух, Относятся не ко мне. Ведь я слышу вокруг миллион голосов, Но один — как птица в горсти; И я сжимаю кулак: лети, мой Ангел, лети!

ПОКА НЕ НАЧАЛСЯ ДЖАЗ

В трамвайном депо пятые сутки бал. Из кухонных кранов бьет веселящий газ. Пенсионеры в трамваях говорят о звездной войне… Держи меня. Будь со мной. Храни меня, Пока не начался джаз.
Прощайте, друзья, переставим часы на час. В городе новые стены, но чистый снег. Мы выпускаем птиц — это кончился век. Держи меня. Будь со мной. Храни меня, Пока не начался джаз.
Ночью так много правил, но скоро рассвет. Сплетенье ветвей; крылья, хранящие нас. Мы продолжаем петь, не заметив, что нас уже нет. Держи меня. Будь со мной. Храни меня, Пока не начался джаз. Веди меня туда, где начнется джаз.

Совсем недавно при ленинградском обществе «Молодежь — за милосердие» организовалась рок-ассоциация «Братки». Президент ассоциации — Борис Гребенщиков, но роль президента у «Братков» отличается от роли «свадебного генерала». Ассоциация управляется триумвиратом — президент, вице-президент и директор. В одной из бумаг, разъясняющих «цели и задачи» «Братков», про президента сказано четко: «Ничего не будет делать — сместим!»