Слова не помогали.
Смородину стало еще страшнее, чем раньше.
Он закрыл лицо руками и завалился на пол в позе эмбриона. Все его тело сотрясала дрожь, не хватало воздуха, сердце готово было разорвать грудную клетку.
Шаги старика приближались. Когда они перестали звучать, Смородин ощутил на своих волосах морщинистую руку.
— Не бойтесь ничего, — сказал старик. — Мы с вами очень похожи. Знаете, моя жена говорила: «В непонятной ситуации ложитесь спать». И могу сказать, что это один из лучших советов, которые я когда-либо слышал. Постарайтесь уснуть. Это поможет.
И Петр уснул.
Четверо в черных комбинезонах шли по разрушенной улице города.
Они видели догорающие руины домов, чьи окна раскрыли в агонии черные рты; низко свисающие над головой провода, что уцепились за поваленные телеграфные столбы; перевернутые автомобили, которые раскидало взрывной волной, точно обрывки газет на ветру. А еще они видели небо — хоть им и запретили смотреть на него — оно было матово-желтым, грязным от смога и настолько тяжелым, что казалось, будто оно начинается прямо над головой и на его пыльной желтизне можно рисовать пальцем. Из-под ног вздымался в воздух серый пепел, от которого еще больше затруднялось дыхание.
— И все-таки почему они послали сюда именно нас? — спросил Первый.
— Боятся потерь, — пояснил Второй. — Нас послали сюда для того же, для чего отправляют животных в космос.
Третий пнул ногой невовремя подвернувшийся обломок кирпича и сказал:
— Блокада продолжалась тридцать лет. Еще три месяца этот город непрерывно бомбили. Здесь никого не осталось в живых: чего же они боятся?
— Не знаю, — сказал Второй. — Вспомни, что первая разведгруппа так и не вернулась. Это необычный город. Здесь живут необычные люди.
— Жили, — уточнил Четвертый.
Второй ничего не ответил, только поправил винтовку за плечом.
— Здесь нет никого, — продолжал Четвертый. — Все они сдохли от голода и бомбежек. Мы одни в этом городе. А первая группа просто заблудилась. Или наткнулась на невзорвавшуюся бомбу. Или на них обрушился дом.
— Небо здесь странное, — сказал Первый. — Никогда не видел такого низкого неба. Почему фон Трауберг сказал, что на него нельзя смотреть?
— Лейтенант — умнейший человек, — сказал Второй. — Если он говорит, что на небо не стоит смотреть, значит, это имеет под собой какие-то основания.
Первый остановился и высоко задрал голову.
— Красивое, — сказал он после недолгого молчания. — И тяжелое.
— Не надо останавливаться, — упрекнул его Четвертый. — Идем дальше.
Они свернули в узкий переулок и увидели разбитый трамвай, сошедший с рельс и завалившийся набок поперек дороги. Обогнув трамвай, они вскоре вышли к месту, которое, скорее всего, было сквером. Симметрично высаженные деревья теперь царапали обугленными пальцами небо, а посреди сквера стоял пересохший фонтан, расколотый надвое.
— Наверное, здесь было красиво, — сказал Третий.
— Да, — кивнул Второй. — Странно, что до сих пор мы не нашли ни одного трупа. Это беспокоит меня.
— Я говорю, все они мертвы, — сказал Четвертый. — Возможно, от многих не осталось даже тел. А те, что остались, завалены обломками.
— Странно, — сказал Первый. — Минут десять назад небо казалось выше.
— Здесь слишком много пыли, — ответил Четвертый. — И перестань смотреть на это чертово небо!
Они пошли дальше и через несколько минут вышли на набережную реки; в ней текла грязно-коричневая вода, кое-где вспенившаяся. По её поверхности плавал самый разнообразный мусор. Поодаль стоял разрушенный мост, а на другом берегу еще горели здания.
— Мы почти у центра, — сказал Второй. — Нам надо как-то перебраться на другой берег. Пойдем искать неразрушенный мост.
— Ага, найдешь его, как же, — усмехнулся Четвертый. — Пора поворачивать обратно. Основное задание мы выполнили, а следов предыдущей группы не нашли.
— Нет, — возразил Второй. — Мы должны дойти до центра.
— Второй прав, — сказал Третий. — Задание еще не выполнено.
— А небо стало еще ниже, — медленно проговорил вдруг Первый.
Все обернулись на него: тот стоял, задрав голову. Небо действительно казалось еще ближе, еще темнее и плотнее.
Первый поднял руку над головой, и пальцы его вдруг уперлись в нечто твердое, липкое и горячее. Зрачки его расширились: он провел пальцами по этой массе, а затем посмотрел на руку. На подушечках пальцев осталась желтоватая грязь.