ит аж за голову схватился! И тут же повел Павлиша к командиру части. Когда этот недоделанный младший сержант и командиру части заявил, что над ним надругались, у того чуть не случился сердечный приступ. Случай группового изнасилования являлся для Советской армии из ряда вон выходящим. Сокрытие его было чревато тяжёлыми последствиями и суровыми наказаниями для всего командования части и даже корпуса, вплоть до понижения в званиях, должностях и даже увольнения из армии без сохранения положенных льгот, а то и привлечения к уголовной ответственности вместе с насильниками. Тут же были отправлены посыльные к нам в роту за Майоровым и в санчасть за капитаном Козловым. Когда те бегом прибыли в штаб, командир части чуть ли не с кулаками набросился на нашего старлея. - Объясните мне, что происходит у Вас в роте, товарищ старший лейтенант? - орал командир, брызгая слюной и размахивая кулаками перед лицом Майорова. А тот, растерявшись и почти потеряв от страха дар речи, только и смог кое-как промолвить: - А что происходит у меня в роте, товарищ майор? Тут дар речи потерял уже командир части. Он бы, наверное, просто прибил нашего врио, если бы вовремя не вмешался замполит. Он, встав между командиром и Майоровым, спросил: - Вы знаете, что ночью старослужащие изнасиловали вот этого бойца? - и указал на стоящего в углу и слабо чего понимающего Павлиша. Теперь пришла очередь держаться за сердце нашему старшему лейтенанту. Какое к черту поступление в академию! Тут бы под суд не угодить! Немного успокоившись, командир приказал всем идти в санчасть для проведения освидетельствования. В санчасти "жертву насилия" снова уложили на койку лицом вниз и приказали оголить филейные места. Командование части созерцало покрасневшую после "банок" задницу Павлиша, пока капитан медицинской службы Козлов проводил осмотр. Минут через пять капитан отошел от лежащего с голыми ягодицами младшего сержанта и сказал: - Никакого изнасилования не было, а вот по заднице ему надавали от души. - Встать!!! - заорал дурным голосом командир. От страха Павлиш вскочил с койки и, забыв надеть штаны, замер по стойке смирно. - Шутки шутить вздумал, твою налево?! - продолжал неистовствовать майор. - Да я тебя сейчас сам... Тут снова вмешался замполит. - Товарищ младший сержант, доложите, что с Вами произошло ночью? - приказал он Павлишу. И тут, заикаясь от страха, путая русские слова с украинскими, тот рассказал, что ночью его схватили, бросили на койку и били пряжкой ремня по жопе. Потом отпустили и сказали, что он теперь черпак. Облегченно вздохнув, еще раз помянув Павлиша матерным словом, командир с замполитом вышли из санчасти, приказав Майорову разобраться с бардаком в роте, наказать виновных и доложить. Приказав Павлишу идти в роту и ждать его в канцелярии, Майоров выпросил у военного медика пятьдесят граммов чистого спирта для успокоения нервной системы. Оказалось, что от страха в темноте Павлиш не смог разглядеть в лицо ни одного обидчика и на вопрос Майорова, кого же конкретно ему наказывать, ничего ответить не смог. Тогда, пообещав наказать самого Павлиша, если тот еще раз попробует через его голову обратиться к замполиту или командиру, выгнал стукача из канцелярии. В эту же ночь недоразумению с лычками младшего сержанта устроили темную и надавали хороших люлей. Правда, по лицу не били, чтобы не оставлять следов; причем били ребята из его же призыва. А до конца службы за Павлишем закрепилась позорная кличка Петушок. Как-то раз после обеда я зашел в курилку возле родной роты. Утром я заступил на дежурство начальником смены. Не знаю почему, но в сетях то и дело пропадала связь. На устранение этих неполадок ушла почти вся утренняя смена, так что я не выходил с КП до самого обеда и последних новостей еще не знал. Зато все новости всегда знал наш каптер Леха. Подсев ко мне и закурив, он сообщил радостную новость. Оказывается, пришел приказ командующего о присвоении Эдику Азизову очередного звания - старший лейтенант. - Давно пора! - сказал я, искренне радуясь за друга. Мы с каптером еще немного поговорили, но нужно было идти на КП проверять качество связи. Эдика я смог поздравить только на следующий день, когда, сменившись с дежурства, шел в столовую завтракать. Новые погоны с тремя звездочками очень хорошо смотрелись у него на плечах. Эдик спросил, чем я буду заниматься вечером. Так получилось, что мы с Николаем в наряды уже неделю не ходили. В роте сложилась такая ситуация, что нам приходилось менять друг друга через сутки на дежурстве. Последний прапорщик, который заступал на дежурство начальником смены радиобюро, "сбежал" от нас служить на Камчатку. А еще одного, который только что окончил школу прапорщиков, назначили на должность начальника клуба. Так что ни у кого, кроме нас, больше не было допуска для "несения боевого дежурства в должности начальника смены". Я ответил Эдику, что весь вечер и ночь я свободен. Договорившись, что после отбоя встретимся у Лехи в каптерке, мы разошлись. Позавтракав, я пошел в роту и до обеда проспал. В связи со сложившимися обстоятельствами у нас с Николаем был четкий график: сутки – дежурство, потом завтрак, сон, дневное дежурство старшим смены, ужин, личное время, отбой, подъём и снова суточное дежурство. На другие дежурства и в наряды врио командира роты назначать нас запретил. Собравшись после отбоя в каптерке, мы поздравили Эдика с новым званием, даже немножко выпили коньячного спирта, который у Эдика не переводился. И, конечно же, вспомнили наши приключения в штабе и "на гастролях". Но вспоминали уже почти без грусти, просто как вспоминают веселые приключения. Посидев еще немного, мы разошлись.