— Есть на амортизаторе! — за всех отвечает Тимоха.
— Тридцать шагов натягивай! — командует инструктор.
Я недовольно морщусь, потому что уже знаю, что это будет совсем небольшой подлётик. Если бы со склона — другое дело. А то ведь для подлётов инструктор приказал разбить старт в долине, почти на ровном месте. Куда же тут улетишь при такой натяжке?
Ребята на амортизаторе замелькали пятками, стараясь делать шаги побольше. Вот молодцы! Тимоха громко отсчитывает: «Семь, восемь, девять. . .» — и вся команда дружно выкрикивает первый десяток шагов: «Один!»
Чем сильнее натягивается амортизатор, тем я больше волнуюсь.
— Три! — кричит стартовая команда, останавливаясь и крепко упираясь ногами в песок.
— Пилот? — спрашивает инструктор.
— Готов! — отвечаю я твёрдо, глядя вперёд.
— Ста-а-арт!
Заученным движением, автоматически нажимаю на рукоятку стопора, и планёр мгновенно срывается с места, быстро набирает скорость и отрывается от земли. Я смотрю вниз и, хотя земля совсем рядом, вижу, что планёр не скользит по ней, как на пробежках, когда мелкая тряска на неровностях ощущается всем телом, а очень плавно, бесшумно летит в воздухе.
Летит!
Боковым зрением улавливаю, как остаются позади ребята из стартовой команды, и даже замечаю, как планёр опускает нос, переходит в угол планирования. Я чуточку подтягиваю ручку на себя. УС-4 выравнивается и мягко касается земли. Ещё некоторое время он по инерции скользит лыжей по песку и затем, опустив на землю крыло, замирает на месте.
Вот и всё.
Какое-то время я сижу в кабине неподвижно, словно хочу убедиться, что это не сон. Надо мной в вышине светит яркое солнце, по синему небу неторопливо плывут облака. Слышу, как сзади бегут с тележкой ребята. Нет, не сон.
Отстёгиваю привязной ремень, вылезаю из кабины на твёрдую землю и смотрю с удивлением на старт, где у подножия холма инструктор уже наставляет очередного курсанта. До них метров шестьдесят, не больше. Если вычесть разбег и пробег планёра по земле, то выходит, что пролетел я всего лишь метров тридцать — тридцать пять, и к тому же над самой землёй. Да и весь полёт продолжается три-четыре секунды. Но с каким почтением я думаю об этом расстоянии! Совсем маленький путь, однако впервые в жизни я проделал его не по земле, а по воздуху.
Я летел!
Вот так, с этого маленького подлёта, я начал учиться «ходить» по небу. И всё, что было дальше, — только совершенствование и продолжение этих первых шагов по воздуху.
Такое не забывается.
ВОЙНА НЕ УБИВАЕТ МЕЧТУ
от уже и сентябрь на носу. Мой дружок Тимоха в десятый класс собирается, а я хочу в аэроклуб поступить. Готовлю документы. Инструктор на планеродроме мне даже рекомендацию пообещал: говорит, что у меня есть задатки к лётному делу.
Но в аэроклуб меня не приняли. «Забраковали» на медкомиссии. Как-то, строя модель, я сильно поранил палец на левой руке. Он перестал разгибаться. Этого было достаточно. «Не годен», —- написал хирург.
Не буду рассказывать о своих переживаниях. Скажу лишь, что вместо лётной школы, о которой я так мечтал, призвали меня осенью в пехоту. «Товарищ военный комиссар! — взмолился я в военкомате. — Направьте меня в авиацию. Хоть кем-нибудь, лишь бы поближе к самолётам!»
Военком сжалился: приказал меня в авиационную часть
зачислить, в стрелковый взвод, охранять самолёты. Одним словом, та же пехота, но всё же возле самолётов. . .
Хожу я ночью с винтовкой вдоль самолётной стоянки на аэродроме, караульную службу несу. В дождь и в туман, в снег и в стужу... Когда тихо и на посту всё в порядке, подойду к самолёту, поглажу рукой крылья, потрогаю холодный металл мотора, вздохну горько и снова шагаю вдоль стоянки. Мне летать хочется, а не самолёты охранять. Однако служба есть служба, и несу я её исправно.
А время тревожное. Фашисты уже захватили почти всю Европу и вдоль нашей границы скапливаются.. Чувствовалось по всему, что война и к нам приближается. И хотя предчувствовали её, но нагрянула она неожиданно.
22 июня 1941 года я стоял в карауле возле самолётов нашей эскадрильи, которая накануне перелетела из Житомира под Шепетовку, ближе к границе.
Было тихое и тёплое утро. Солнце ещё не взошло, но небо уже зарозовело ранней летней зарёй и сумерки быстро рассеивались. Вдруг откуда-то издалека донёсся еле различимый гул. Я знал по звуку почти все наши самолёты, но такого ещё не слыхал: низкий, прерывистый, надрывный.
Пошарив по небу глазами, я заметил высоко-высоко над нашим аэродромом незнакомый силуэт — тонкий фюзеляж, широкие крылья с двумя вытянутыми моторами на них. Позже я узнал, что это был фашистский разведчик и бомбардировщик «Юнкерс-88».