Трудовой день окончился. Батраки разошлись по домам. Хамид тоже вернулся к себе и погрузился в свои обычные занятия.
Один день сменялся другим, летняя страда продолжалась. Феллахам некогда было обращать внимание на палящее солнце, на обжигающий зной. Они должны были работать. Терпение и выносливость они унаследовали от дедов и прадедов, живших в давно минувшие времена. Эти качества египетских феллахов, корни которых уходят в глубокую древность, передаются из поколения в поколение. Ими отличались и феллахи времен хедива[8] Исмаила. Присущи они и египетским труженикам наших дней. Это они дарят крестьянину крупицы счастья, помогают ему при его ужасающей бедности выносить все муки, и иногда даже вызывают на его иссохшем лице радостную улыбку.
Постепенно Хамид привык к деревенской жизни и даже полюбил ее. Глаз его радовали и сочные травы, и высокие деревья, и живописные пруды, и свежесть воздуха, и сильные тела молодых работниц. Теперь он каждый вечер приходил на поле. Образ Азизы понемногу тускнел в его воображении. Особенное удовольствие он испытывал, когда возвращался домой вместе с батрачками. Его привлекала непринужденность их поведения. Как это отличало их от девушек его класса, скрывавших свои чувства под чадрой, и Хамид невольно искал общества девушек из народа. В его симпатии к ним не было ничего недостойного или пошлого. В самом деле, невинное пристрастие Хамида к девушкам-феллашкам было куда пристойнее, чем увлечения некоторых молодых людей, которые, стремясь удовлетворить свои низменные страсти, теряют здоровье, непосредственность чувств и даже состояние ради прихотей какой‑нибудь пустой и развратной женщины. И если мы не осуждаем слишком строго этих юношей, то лишь потому, что в их поступках повинны не только они сами, а все египетское общество, и особенно обычай носить чадру. Так что я могу только позавидовать Хамиду.
Постепенно Хамид так привык к феллахам, что между ними установились простые, непринужденные отношения. Обычно Хамид возвращался с поля, идя рядом с Ибрахимом и беседуя с ним. Иногда он шел подле Зейнаб. За ее девической непосредственностью он различал красоту ее души, ни в чем не уступавшую ее внешней привлекательности. Когда Хамид смотрел в прекрасные глаза Зейнаб, затененные густыми, длинными ресницами, перед ним словно открывался новый мир, полный любви и желания. Когда она шла своей плавной, грациозной походкой и платье облегало ее стройную фигуру, он любовался ею, и ему казалось даже, что, несмотря на постоянный тяжелый труд, руки у нее мягкие и нежные.
Вскоре красота Зейнаб так захватила Хамида, что не было дня, когда бы он не пошел на поле, где она работала. Зейнаб тоже радовалась его приходу и не пропускала ни одного дня, предпочитая трудиться на плантации, чем на стройке в деревне, что было гораздо легче. Хамид держался с ней ласково и приветливо, как всякий юноша с красивой девушкой, которая ему нравится, пусть даже она принадлежит к другому сословию, — красота является ее заступницей. Любезное, внимательное отношение юноши пленяло Зейнаб. Она не привыкла к такому обращению, никто до сих пор не говорил ей таких нежных слов. Она не сводила с Хамида глаз, и взгляд ее выражал робость и трепет: так батрак смотрит на своего господина.
Однажды, когда работники возвращались с дальнего поля, Хамид подошел к Зейнаб и повел с ней обычную беседу. Чувство неожиданной радости охватило его, пока он слушал девичьи речи в этот сумеречный час, когда все предметы так зыбки, еле различимы. Внезапно он обнял ее за талию и привлек к себе. На мгновение она отдалась его порыву, но едва ощутив на своих губах его горячий поцелуй, вся сразу как‑то сжалась, отпрянула и, обернувшись назад, прошептала:
— Нас может увидеть сестра! Она расскажет родителям!
Хамид почувствовал, как дрожь охватила все его существо. Сначала это был трепет желания, но через несколько секунд Хамид уже дрожал от страха и боязни уронить свое достоинство. Ему показалось, что на него сейчас низвергнется гнев его предков. Ах, какой позор! Лицо его залила краска стыда. Он немного отошел от Зейнаб и за всю дорогу не сказал ни единого слова. Интересно, смолчит ли Зейнаб или расскажет о том, что было, родителям? Эта мысль не давала Хамиду покоя. Дойдя до деревни, он повернул к кофейне и там, в компании завсегдатаев, выпил чашечку кофе и только тогда немного успокоился.
А Зейнаб? Что чувствовала прекрасная Зейнаб? Этот поцелуй словно осветил ее душу ярким светом. Он погрузил ее в мир мечтаний. Как бы ни содрогалось сердце девушки при мысли потерять свою честь, но до тех пор, пока она надеется, что любовь ее пребудет в тайне, не станет предметом пересудов, природа в ней и стремление к продолжению рода всегда сильнее, чем страх перед общественным порицанием. В глубине души человек судит о своих желаниях и страстях с точки зрения их естественной целесообразности: голодному необходима пища, жаждущему — вода и так далее. Когда же дело доходит до поведения в обществе и соблюдения общепринятых приличий, человек по‑другому смотрит на требования природы и позволяет себе только то, что приемлет его окружение. Поэтому он постоянно лицемерит, то в большей, то в меньшей степени, в зависимости от пределов свободы, которую предоставляет ему среда.
8
Хедив — с 1867‑го по 1914 год титул правителей Египта. Хедив Исмаил (1863‑1879) — правитель Египта, во время правления которого был прорыт Суэцкий канал.