— Сколько забойщиков было занято разборкой жилы?
— Я уже сказал — четыре.
— Халузев утверждает, что их было три.
— Старику изменила память: сосчитайте черепа в «печи».
— Да, в забое, за барьером отваленной породы, действительно обнаружены останки четырех человек, но один из них не был забойщиком.
— Не понимаю…
— Нет, понимаете! Вам не приходилось видеть этот медальон?
— Никогда.
— Не можете ли вы сказать, чей портрет в медальоне? Кто эта женщина?
— Я не знаю ее.
— Это жена Расковалова, Мария Александровна, и вы, вероятно, ее встречали в Новокаменске. Медальон составляет часть браслета, который Расковалов носил на руке, над локтем. Уничтожив все, что могло бы помочь опознанию личности четвертого «забойщика», ваш отец и вы не заметили этого браслета, как и этих золотых часов, выпавших из кармана Расковалова, когда вы переносили его труп в «печь».
— Хорошо… В таком случае, все начистоту. Расковалова, как и забойщиков, убил Роман Боярский.
— Убил по приказу вашего отца?
— Да…
— Как неосмотрительно поступили вы, Роберт Прайс, добив полумертвого Романа Боярского, уничтожив человека, который смог бы подтвердить этот пункт! Но вот что интересно — Романа Боярского вы убили тем же способом, каким убиты забойщики много лет назад с помощью серебряного трехзубого кастета — любимого оружия вашего отца, по словам Халузева. Забойщиков убил ваш отец — это несомненно. Кастет перешел к вам по наследству от вашего отца, Ричарда Прайса?
— Почему вы не допускаете, что у Романа тоже был кастет?
— Роман был хитник, но не разбойник, не душегуб Трудно предположить, чтобы он решился на такое преступление да к тому же одолжил кастет у вашего отца. Кастеты бывают очень разнообразными по форме, и следствие показало, что забойщики в шахте и Роман в своей избе убиты одним и тем же прайсовским кастетом. Но с помощью кастета в шахте были убиты лишь забойщики. Петр Расковалов убит тремя выстрелами в голову из нагана. Халузев утверждает, что револьвер системы «наган» был вашим любимым оружием. Ваш отец из огнестрельного оружия предпочитал «кольт». Итак, Роберт Прайс, очевидно, что забойщиков и Расковалова убили вы с отцом. Настойчиво рекомендую вам прекратить запирательство и рассказать все, что вам известно по делу Клятой шахты. — Хорошо…
Из скупой записи допроса перед Павлом встала последняя страница горной драмы, разыгравшейся в Клятой шахте. Прайс-отец, покончив с тремя забойщиками и набив свою трубку (также найденную впоследствии на месте преступления), закурил в ожидании сына, который должен был помочь ему перенести трупы в «печь». Помехи он не боялся. Расковалов уехал в Горнозаводск, с тем чтобы провести день возле своей больной жены.
После шума пьяных голосов в забое наступила тишина, лишь из-за поворота штрека по временам доносились голоса сына и Романа Боярского, подготавливавших завал. Ричард Прайс был спокоен — все шло по намеченному. Роберт должен был подготовить завал и выстрелом сзади покончить с хмельным Боярским. Прайс был уверен в своем сыне: мальчик обещал стать «настоящим человеком». Шрам на подбородке немного обезобразил его, но сделал лицо мужественным, а это не мешает жизни.
В это время в шахту совершенно неожиданно вернулся Расковалов.
Поравнявшись в штреке с молодым Прайсом и Романом Боярским, подняв лампочку над головой, он спросил, что они делают, выслушал ответ Роберта и, не сказав ему ни слова, обратился к Роману:
— Немедленно отправляйся в Конскую Голову, там в твоей избе сложено все, что я привез из Горнозаводска. Принеси через болотный ходок хлеб и мясо. Пить не смей, пока не вернешься в шахту.
Приказания этого человека выполнялись беспрекословно: Роман исчез в штреке. Расковалов двинулся к месту работ. Почему Роберт не сделал того, что он не успел сделать с Боярским: разрядить свой наган в затылок удалявшемуся Расковалову? Ведь он знал, что это входило в планы отца. Он боялся промахнуться и остаться с глазу на глаз с могучим, бесстрашным человеком; боялся он и того, что Роман может услышать выстрел и вернуться.
Молодой Прайс последовал за Расковаловым.
Появление Расковалова поразило Ричарда Прайса: он рассчитывал покончить с шахтой задолго до возвращения Расковалова из Горнозаводска, встретить Расковалова на глухой дороге между Конской Головой и Кудельным и кончить игру с этим чудаком. Иного выхода не было. Фантазии Расковалова с каждым днем становились все опаснее: он был против уничтожения Клятой шахты; он однажды сказал, что в случае победы советской власти права владения шахтой законно перейдут к, народу. Он решительно отвергнул предложение Прайса составить ему компанию и эмигрировать в Америку; однажды в споре с Прайсом он назвал Клятую шахту «своим» делом, желая этим сказать, что открытие «альмаринового узла», основанное на геологическом предвидении, — это дело его жизни, что он не позволит погрузить в темноту, в забвение свою изумительную находку. От Расковалова «все сильнее пахло красным».
Прайс уже давно знал, что с Расковаловым они мирно не разойдутся. Неминуемую и роковую стычку с Прайсом предвидел и Расковалов. Решительно отвергнув предложение Прайса уехать за границу, он в то же время, к удивлению Халузева, «на всякий случай» составил завещания…
Когда Расковалов, только что вернувшийся из Горнозаводска, появился в забое, Прайс подумал, что прежде всего разразится буря по поводу подорванного ствола, но, по-видимому, Расковалов, проникший в шахту через Клятый лог, не знал еще, что шахта убита.
— Где забойщики? — спросил он у Прайса, удивленный тишиной в забое.
— Спят, — ответил Прайс. — Хотите выпить?.. Что слышно в Горнозаводске?
Не ответив ему, Расковалов направился к тому месту, где обычно отдыхали забойщики, и приблизил лампочку к лицу первого из увиденных им мертвецов. Он понял все сразу, отбросил лампочку, выхватил револьвер и крикнул Прайсу из темноты:
— Если тронешься с места — убью!
Прайс знал, что будет убит при первой же попытке погасить лампочку, стоявшую на камне в двух шагах от него; он и не сделал этой попытки.
— Оставьте, Петр, — сказал он. — Вы прекрасно понимаете, что иначе я не мог поступить. Либо никто, кроме Прайса, вас и Халузева, не будет знать об «альмариновом узле», либо «альмариновый узел» попадет в руки большевиков. И оставьте сентиментальности!
Молчаливый и потому еще более страшный, Расковалов приближался к Прайсу.
— Бросьте дурить! — крикнул Прайс и упал.
Он сделал это своевременно: пуля пролетела мимо.
— Роберт, на помощь! — крикнул Прайс. Расковалов уже склонился над Прайсом.
— Встань! — крикнул он, взбешенный. — Встань! Я не хочу убивать лежачего, а тебя надо убить трижды за этих людей! Подлая собака! Мало тебе нашего зелен камня, тебе нужна еще и русская кровь!
Он заставил Прайса подняться на ноги и тряс его с яростью, забыв о существовании Прайса-младшего, юнца со шрамом на подбородке, достойного сына своего отца. Роберт выстрелил сбоку — Расковалов упал, увлекая за собой Ричарда Прайса. Роберт выстрелил еще два раза в голову Расковалова. Затем Прайсы перетащили трупы в «печь», отвалили лестницу, хотели сжечь ее, сжечь тачки, подорвать «печь», уничтожить все следы преступления, но в это время возвратился Роман с пустыми руками.
— Где хозяин? — спросил он, так как признавал своим хозяином только Расковалова. — В Конской Голове хитники пируют. Нельзя из моей избы поклажу вынести, проследят. До ночи ждать надо.
— Петр Павлович повел забойщиков на Баженовку через пещеры, — спокойно ответил Ричард Прайс. — Идем делать завал.
Роман почувствовал неладное. Встревоженный, он недоверчиво пошел вслед за господами со своей страшной берданкой наперевес. Когда были подорваны динамитные шашки, когда на подбитые стойки рухнула кровля штрека, Ричард Прайс решил, что этого достаточно. Правда, оставалась неразрушенной вертикальная выработка — так называемая восстающая, — служившая для вентиляции забоя, но она проходила в слабом грунте, была не креплена, и Прайс надеялся, что она завалится сама собой. К тому же Прайсов тревожило поведение Романа. По мере того как проходил хмель, он становился все недоверчивее и мрачнее. Когда молодой Прайс хотел зайти ему в тыл, он крикнул: «Эй, не балуй!» и поднял берданку. Этот великан был страшен.