Когда мне в 1978 году было семь лет, Майк Шмидт отказался дать нам со Стивеном и Бобби Джеймсом автограф. Фрэнсис Младший тогда достал нам всем билеты на воскресную игру, где обещали раздачу личных вещей каждого спортсмена. Сначала он повез нас на машине в игрушечный магазин и покупал там все, чего мы только у него ни просили. В то время он был еще другой, счастливый. Мы втроем со Стивеном и Бобби Джеймсом настояли на том, чтобы отправиться на стадион как можно раньше, а то вдруг не успеем на раздачу. Чего они хотели там раздавать: бейсбольные перчатки, футболки, повязки на запястье, часы, гольфы, постеры, — не важно, главное, чтобы на всем на этом были коричнево-белые цвета «Филлиз» и личные автографы наших героев. В тот день мы, равно как и все остальные, пришли на стадион за два часа до первой подачи. Мы были полностью одеты под игроков «Филлиз», ну может, за исключением бандан. Хотя нет, по-моему, Бобби Джеймс и ее нацепил на голову. Не помню уже. Давно дело было.
Шмидт упражнялся с приемом подачи вдвоем с какой-то загорелой телкой с шарами как волейбольные мячи. Нас с ним разделяли от силы десять футов. И никого больше на всем стадионе. Мы подошли. Стивен вежливо обратился к нему «мистер Шмидт» и попросил поставить автографы нам в программки. Шмидт даже не взглянул в нашу сторону. Просто сказал «нет» и как швырял туда-сюда мяч с этой своей телкой, так и продолжал швырять. Жутко униженные, удалились мы на свои места и больше за всю игру не обменялись ни словом. Молчали и всю дорогу домой. Я поднялся к себе в комнату и бросился рыдать в подушку, так же сильно и безутешно, как вчера. Я поклялся ненавидеть Майка Шмидта всю оставшуюся жизнь. Бобби Джеймса я тоже привлек к себе в союзники. Но хватит. К черту. Я прощаю тебя, Майк Шмидт. Усики-то у тебя все равно дурацкие, но в остальном все ништяк.
Я выхожу из комнаты в коридор. Сесилия стоит в коротком зеленом платье и соломенной шляпке — так она всегда наряжается, когда идет воскресным утром в церковь, если на улице тепло. Вид у нее изможденный, но все равно выглядит офигенно. Она с иронией оглядывает меня в моем нехитром наряде, состоящем из одних только трусов.
— Йоу, — говорит она. — Прямо так в церковь и пойдешь?
— Нет, могу еще галстук нацепить. Что, не нравятся мои трусы? Так ведь сама же и покупала.
Она смеется.
— Давай быстрей решай, в чем пойдешь. Яхве никого ждать не будет.
Сес выходит из своей комнаты, одетая точь-в-точь как Сесилия и с альбомом «Abbey Road» в руках.
— А я бы прямо так и пошла, Генри, — говорит мне она. — Всё веселее будет.
— Эй, — разочарованно вздыхает Сесилия. — А я думала, вы полюбили ходить на мессу с тех пор, как там начали петь эти девчонки с гитарами.
— Они, конечно, лучше, чем «Abbey Road», — говорит Сес, — но все равно не сказать, чтобы мне очень нравилось. Так и так слушать священника — скука смертная.
— Постой, ты сказала, тебе не нравится «Abbey Road»? — переспрашивает Сесилия.
— «Meet the Beatles» все равно лучше.
— Согласна, — говорит Сесилия. — Ну что, ребята, как насчет послушать по-быстрому одну песню оттуда? Пластинка же где-то тут, насколько я понимаю? — спрашивает она, указывая на дверь своей спальни.
— Третий ряд на стене слева, — возбужденно докладываю я.
— Ага, вот она, — говорит Сесилия и целует пластинку. — Споем что-нибудь?
— Что, как будто мы группа, прямо как у меня в комнате? — с восторгом спрашивает Сес.
— Да, прямо так и споем, — говорит Сесилия под наши с сестрой радостные вопли. — Какую песню?
— Как насчет «All My Loving»? — предлагаю я.
— Я не против, — отвечает Сесилия. — Но тогда — чур, я Джон.
— Я Пол, — говорю я.
— А я Ринго. И Джордж! — со смехом добавляет Сес.
Сесилия запускает песню с пластинки и берет вместо микрофона красную щетку. Я хватаю палку для штор в качестве гитары. Сес сворачивает в трубочки два каталога одежды — готовы импровизированные барабанные палочки. Начинается песня; мы поем в большой красный микрофон, играем на инструментах и прыгаем по комнате (я — в своих белых трусах, они — в летних платьях и соломенных шляпках), — и все это не изображая ровным счетом никого, кроме самих себя. И нам не нужно представлять, что мы поем где-то еще, кроме как здесь, в спальне у Сесилии Тухи, в доме Тухи номер 4017 по улице Святого Патрика, город Филадельфия, штат Пенсильвания, США, планета Земля, мать ее. Бум. Песня заканчивается так же быстро, как и началась. Мы тяжело отдуваемся, хлопаем друг друга и обнимаемся.
— Вот это было здорово, — говорит Сесилия, широко улыбаясь. — Потом как-нибудь нужно будет обязательно еще раз так спеть. Иди одевайся, Генри.