Несколько очередей у посольства, фотограф, предлагавший услуги тем, кто не успел сфотографироваться… Сперва у них приняли документы, потом вызвали на интервью. Беседовали по-русски — через маленькое окошко; молодая приятная американка спрашивала, кто ждет их в Штатах, как и где они будут жить, где работать… Беседу завершила непривычная процедура клятвы: надо было поднять правую руку ладонью вперед и сказать «Да». Приятная собеседница очень напряглась в этот момент, видимо, у нее были особые инструкции относительно распознавания лгунов…
Говорят, по прибытии в Штаты, прямо в аэропорту, с них снимут отпечатки пальцев. К выходцам ОТСЮДА там относятся с подозрением: как если бы в колледж для преуспевающих, чистеньких, богатых детишек пустили трудного подростка с улицы. Разумеется, за ним глаз да глаз…
В пять часов того же дня им выдали визы. Все трое не чувствовали ничего, кроме усталости; и, разумеется, красот Варшавы они так и не увидели.
Следующий месяц прошел в безумии, но в безумии теперь уже размеренном, вошедшем в колею, рациональном безумии, если так можно выразиться. Квартиру продали, вещи частью продали, частью сдали в комиссионки, частью раздали знакомым. Старая мебель, которую комиссионки не брали, переместилась к дяде Боре.
За неделю до отлета стало известно, что Женьку допустили до обслуживания матча «Динамо» с «Реалом». Прощальный жест тренера Олега Васильевича; впрочем, Женька отреагировал на него как-то подозрительно вяло.
Всю Женькину комнату занимал упакованный багаж — чемоданы и огромные полиэтиленовые сумки, в каких носят товар базарные торговцы. Димины вещи тоже были здесь, в общей куче; поверх вещей лежала скрипка в футляре, на ее вывоз пришлось оформлять специальное разрешение…
Все свои плакаты Женька аккуратно снял, частью раздарил, частью взял с собой. На голых стенах остался только постер — полупроглоченная цаплей лягушка душит своего палача…
«Никогда не сдавайся».
…Само собой получилось, что день накануне матча стал днем прощания. Приходили соседи — Ольга всем пыталась всучить какие-то вазочки, статуэтки, разрозненные чашки от разных сервизов. Приходили Олины сотрудники — пили на кухне водку, желали удачи, хлопали Диму по плечу.
Пришли и Димины коллеги из музыкальной школы. Принесли букет ромашек; охали и ахали, вспоминали знакомых, в разное время уехавших в Америку. И всем хорошо, у всех подрастают дети-американцы… А у некоторых уже и внуки… Конечно, жаль, что Дима уезжает, Дима хороший парень и прекрасный педагог, его будут вспоминать, без него будет грустно…
Пришли Олины родители и брат с женой.
Соседка с третьего этажа не умела сдержать жгучую зависть. Наблюдать за ней было одновременно забавно и печально.
— Знаете, нашим так трудно в Штатах устроиться на работу… — сетовала соседка с фальшивым, преувеличенным сочувствием. — Скорее всего придется посуду мыть в ресторане или мусор вывозить… Вот у меня знакомая семья… он театральный закончил, подавал большие надежды как артист… Так вот он там устроился ванны чинить, и пока ехал в автобусе на работу, повторял про себя монолог дяди Вани…
Оля, улыбаясь, объясняла, что у нее работа уже есть, и неплохая, по специальности. И что у Димы работа тоже будет — посуду мыть ему вряд ли придется.
— Это же у вас все родственники тут остаются… — соседка сочувственно качала головой. — Наверное, заскучаете…
Оля объясняла, что она уже была в Штатах, что у нее полно знакомых в Нью-Йорке, в том числе лучшая подруга — Сима. И что родственников — отца, маму, брата и жену, и их ребенка — она перетащит в Штаты, как только устроится сама.
— Эти американцы — они такие жлобы, — говорила соседка, поджав губы. — Никакой духовности, никакой культуры. «Чи-из», зубы наружу, фальшивые эти улыбочки… Терпеть не могу.
Она говорила, а в глазах ее стояла тоска. Было совершенно ясно, что покажи ей хоть издали вожделенную визу — побежит в объятия жлобов-американцев, готовая хоть посуду мыть, хоть ванны чинить, если, конечно, эта дородная немолодая женщина умеет чинить ванны…
Разговор то и дело сворачивал на грин-карты и лотерею, Оля была центром компании. Всех интересовали подробности, всем хотелось попытать счастье.
— …в течение месяца, причем если твое письмо придет в первый день, но раньше двенадцати ноль-ноль, хоть на минуту раньше — его не примут… — охотно объясняла Оля.
— Что ты! Какой е-мейл! Только почта, и только обыкновенная почта, не заказное, не срочное — только обыкновенное… По американской почте… — удивлялась Оля чьей-то наивности.
— …Да что вы говорите! — то и дело восклицала завуч Диминой школы, пианистка.
— …обязательно. Обязательно напишу, как только устроимся. Конечно, это удобно… Я сразу дам знать, когда объявят очередной прием заявок… — щедро обещала Оля; в голосе ее проскальзывали вполне барские интонации.
— …говорят, что выигравшие заявки определяет компьютер совершенно случайно. Ну а верить или не верить — это уж наше дело, правда? — и Оля многозначительно усмехалась.
— …ерунда. Знаем мы эти случайные отборы, эти компьютеры… Дураков не берут, наверное? — весело спрашивала Олина коллега-журналистка.
— …образовательный ценз, — охотно делилась Оля. — Только с высшим образованием.
— Ну я и говорю! Здесь людей забесплатно выучили… И ведь лентяй не поедет, нет. Едут все сплошь активные, образованные, энергичные, вот как Оля… Вот вам и вся лотерея, — журналистка развивала собственное предположение.
— …Абсолютно реально, — продолжала Оля. — Анкету можно оформить и отправить самому, главное — узнать срок и точно выполнить все условия. Абсолютно реально!
Дима слонялся по квартире, как привидение.
— С Олиной энергией — она весь город в Штаты вывезет! — шутил полузнакомый молодой мужчина, Дима не раз видел его на телеэкране, в новостях.
— Если бы на Украину свалились с самолета пятьдесят миллионов грин-карт, — пошутил кто-то из соседей, — все бы скопом снялись с места и…
Дима вздрогнул.
— Я бы не поехала, — сказала молоденькая соседка с первого этажа. — У меня подруга три года с грин-картой живет. У нее в Штатах родители, брат, а она здесь живет. Не хочет.
— Да я бы и сам не поехал, — смутился Димин телезнакомый. — Это все так, шуточки…
Завистливая соседка с третьего этажа переменилась в лице, но ничего не сказала.
Бренькнул звонок. Пришел — совершенно не вовремя — новый хозяин квартиры. Новый хозяин жизни — шумный и бесцеремонный — привел с собой мастеров-строителей, и в квартире, и без того людной, сразу сделалось тесно, как в троллейбусе в час пик.
— Так. Полы… мда. Короче, все поменяем. Рассчитайте площадь… Вот эту стенку снести на фиг, здесь, короче, поставим ванну, в санузле должно быть просторно. Ну и обои… Подвесные потолки? А смету ты мне, короче, потом составишь…
Рабочие что-то отмечали в блокнотах, замеряли длину стен, долго и придирчиво рассматривали старенький, видавший виды сортир, стучали в перекрытия… У Димы потихоньку приливала кровь к лицу. Как будто он продал на базаре собственную мать — и теперь смотрит, как ее ощупывают чужие грязные руки.
Он всегда был чуть-чуть сентиментален. Непозволительно… Это уже не его квартира, не его дом. Это труп его дома, распотрошенный труп…
Ерунда! Это всего лишь стены. Не стоит выдумывать всякую чушь. Это стены, и не очень уютные. Будут и лучше, и комфортнее, надо только немножко потерпеть…
На дверном косяке в прихожей сохранились карандашные отметки — когда-то мама отмечала Димин рост. А потом он сам отмечал фломастером, как месяц за месяцем растет Женька…
— А я за последние месяцы пять сэмэ прибавил, — сказал незаметно подошедший сын.
— Да ты что, — сказал Дима.
— Идем пить чай! — позвала появившаяся из кухни Оля. И обеими руками обняла одновременно Диму и Женьку: — Мальчишки! Какие вы у меня оба классные!