— Дядя Сафар, сказать ей, как ты вчера водку Мусе в лицо выплеснул?
— Закрой рот, дурачок! Нашел чем хвастать!
— Я подумал, может, ей надо знать это, а?
— Не к чему ей это знать. А мужчина, запомни, не должен быть болтлив.
Мастер поднялся на ноги, затянул за спиной завязки брезентового фартука и, посмотрев вниз, постучал мастерком о пустое ведро.
— Начи-най-ай! — крикнул он. — Муршуд, голубчик, пошевеливайся!
Муршуд, включив транзистор, поставил его на кирпич и упрекнул спустившегося к нему Ахмеда:
— Какой же ты друг, мимо шел — и не позвал? Я на работу проспал.
Он снял с себя рубаху, отбросил ее прочь, расправил мускулистую грудь и хитро сощурил черные глаза:
— Обманул все-таки брата, утянул транзистор из дома, — рассмеялся он. — Узнает — осатанеет.
Муршуд вошел в деревянную пристройку, где хранился цемент, и вышел с тяжелым мешком на плече.
— Удивительное дело, — сказал он, скинув мешок на землю. — Вчера было пятьдесят мешков цемента, а сегодня всего три, — и Муршуд кинул взгляд на Алияра, стоявшего под навесом. — Не нравится мне этот тип, — заключил он. — Не иначе, наш сторож стал тестем прораба. Аппетит у него не в меру разыгрался.
Пепельного цвета «Жигули» встали перед конторой. Барат вышел из машины, Ахмед придирчиво оглядел его: прораб выглядел озабоченным.
А он-то решил, что теперь, после обручения с Наргиз, тот с утра до ночи будет смеяться, зубы свои красивые всем показывать. И вот поди ж ты — Барат такой же, как и был. Строгий, хмурый, с зеленой папкой под мышкой; не глядя ни на кого, он прошел к себе в контору. Интересно, подумал Ахмед, замечал ли Барат, что длинные черные брови Заргелем так напоминают Наргиз?
А ведь прошедшую ночь Ахмед глаз не сомкнул — думал о Наргиз. Едва он закрывал глаза, как видел ее, молчаливую, у своей кровати. Он обнимал пустоту и, дотронувшись рукой до своей груди, приходил в себя: «Что же ты делаешь, Наргиз? Куда ты уходишь? Зачем? Господи, дай мне силы выдержать это… Какая ты безжалостная, Наргиз, безжалостная, ах, какая безжалостная…»
От бессонной ночи у Ахмеда резало в глазах, руки едва удерживали лопату. Он выпрямился, перевел дыхание и почему-то с раздражением взглянул на Алияра, который в тени навеса обмахивал себе лицо пыльной шапкой. Ахмед посмотрел на редкие, седые волосы старика и поймал себя на том, что ищет причину внезапно возникшего отвращения к нему.
«Странный я все-таки человек, — упрекнул он себя. — Что он мне дурного сделал? Ничего. Дочь замуж выдает, ради ее счастья готов из кожи вон вылезти… Ну и что? Долг свой отцовский выполняет, только и всего».
— Чего стал? — Муршуд легонько подтолкнул друга. — Все глаза проглядел — ждешь кого, что ли?
— Простудился я, — потягиваясь, ответил Ахмед. — Весь как избитый.
Муршуд, размешивая цемент с песком, заметил:
— Не от простуды это, брат, от любви. Ты у нас нынче вроде как Яныг-Керем[5]. Любовь — это, брат, такой огонь… — Муршуд подумал, поискал слово, чтоб закончить мысль, но не нашел и заключил: — Беда это, брат, беда!
Неужто Муршуд проник в его тайну? Но как? Может, он пьяный сболтнул чего? Спросить у друга Ахмед не решался. Муршуд, возможно, и понятия ни о чем не имеет, а так, темнит по привычке? Ахмед вспомнил Тахмаза-муаллима — перед глазами у него затрепетал тетрадный листок в клетку, в ушах раздался пронзительный голос учителя: «Кто эта Н.?»
— Выключи транзистор! — резко бросил он вдруг Муршуду.
— Почему?
— Голова трещит.
— Да ты хуже Барата, как я погляжу! — парировал Муршуд.
— Я прошу тебя, — взмолился Ахмед.
— Ну, если просишь… — И Муршуд выключил транзистор.
И тут на строительную площадку прибыли две машины с лесом, Муршуд, глядя в сторону конторы, где сидел Барат, громко пригрозил:
— А вот я приду ночью и подстерегу вора. И поглядим тогда, кто материалы наши разворовывает. За одну ночь стянули такую прорву цемента, словно корова языком слизнула.
По хитрющим глазам друга Ахмед понял, что Муршуд не придет подстерегать вора, а так, старика поддразнивает.
Алияр, зло посмотрев на Муршуда и стряхнув шапку об колено, надел ее на голову. Муршуд громко расхохотался.
В полдень, как всегда, пришли дочки Заргелем, расстелили под навесом салфетку, уселись с матерью обедать. Девочки были в розовых коротеньких платьицах.
Сафар примостился в тени, курил. Он почему-то сегодня не принес еды, а от приглашения ребят пообедать вместе отказался.