Мама Васьки и Кольки сжалилась и взяла в хату контуженного мальчишку в драной, прожженой одежонке, который был в бессознательном состоянии. Сыновья сразу узнали в мальчишке одного из ребят, что шли к линии фронта по железной дороге, но мама посоветовала им об этом никому не говорить. Был он на фронте, не был, но он в гражданской одежде, значит не солдат. А то вдруг немцы придут и убьют, а так получается, что он беженец, под бомбардировку попал.
— Мамка, ты что!? — возмутился Колька. — Немцы сюда не придут!
Но немцы пришли… Сперва хутор как вымер, все сидели по домам. Немцы обшаривали дома: нашли и пристрелили двух раненых красноармейцев. И к Егоровым пришел староста Устин с немцами.
— Степанида! Где твой контуженный? Давай его сюды! Господа немцы стрелять его будут! — хохотнул староста.
— Креста на тебе нет, Устин! За что стрелять-то его? — всплеснула руками мама братьев. И обратилась, уже с просьбой в голосе, к немцам. — Вакуированный он, под бомбы попал, родителей потерял — не солдат он, мальчик!
— Малшик? Evakuierter Junge? (эвакуированный мальчик?) — что-то понял один из них.
Немцы, войдя в комнатку, увидели лежащего в кровати мальчишку с перебинтованной головой.
— Wir haben hier nichts zu tun (Нам здесь делать нечего) — один из немцев махнул рукой на выход.
Все в семье Егоровых облегченно выдохнули: теперь не убьют мальчишку.
Степанида и ее сыновья выходили мальчишку: Никита поднялся с постели, стал самостоятельно двигаться, выходить во двор, только его продолжали мучить головные боли.
Мальчишки пошли к сарайчику, там и состоялся разговор.
— Городской, ты фрицам мстить будешь? Ты с нами?
— А что надо делать? — Никита был рад, что говорят все тихо, почти шепотом.
— Бить их будем! — начал один из пацанов.
Никита покачал головой и презрительно цикнул зубом:
— А у вас ума и здоровья хватит?
— Ты нас за дурней держишь? Не дурней тебя! У нас и оружие есть… — и тут же говорливый заработал подзатыльник от старшего из них, что стоял и оценивая все слушал, Аксена Тимонина.
— Ну и трепло ты, Емелька. Помолчи лучше… А ты городской, слушай: про оружие ты ничего не слышал, понял?
Никита кивнул.
— Мы будем ладить свой партизанский отряд. Будем фрицам гадить. Ты с нами? Если с нами, то вот… — Аксен дал Никите лист бумаги. Никита его развернул и прочитал про себя:
«Клятва.
Мы клянёмся всё время бить фашистов, по-всякому вредить им. Мы будем мстить за расстрелянных и замученных женщин, детей, стариков. Кровь за кровь! Никто из нас не испугается, не отступит и не изменит. За измену и трусость — смерть».
Помолчал немного, обдумывая, что сказать.
— Сильно… А что вы собираетесь делать?
— Будем фрицев отстреливать. Портить им машины, подсовывать мины под танки…
— Взрывчатка есть? Пользоваться ей умеете? В людей стреляли? — перебил мальчишку Никита.
— Нет, взрывчатки нет… Но мы найдем и все сладим! — уверенно заявил Аксен.
— Ребя, слушайте, что скажу… Вы можете такого натворить, что вовек не расхлебать. Кто хочет, чтоб ваших родителей взяли в заложники?
— А это как? — не понял дин из мальчишек.
— Это просто. Если рядом с какой-то деревней немца обстреляют или ранят, то берут в заложники человек 10–20 и ждут, когда тот, кто стрелял — сдастся. А если не сдастся, то заложников расстреляют, а если сдастся, то все равно заложников убьют. Я такое уже видел…
Мальчишки молчали…
— Если вредить будете, если поймут кто портит им вещи — сожгут хату или полдеревни и народ постреляют… Вот так это получается. Вы к такому готовы? А?
— Откель знаешь? — спросил Аксен.
— Оттуда… партизанил я в Белоруссии. Вывезли меня оттуда… там такого насмотрелся…
— Брешешь! — не выдержал один из мальчишек.
— Собака брешет, а я говорю, что видел! — возразил Никита.
— Не брешет он! — вступился за Никиту Васька. Никитка. Покажи им…
Никита понял и рывком задрал рубаху до шеи:
— Видел? Знаешь, что это такое?
Аксен осторожно прикоснулся к шраму:
— Васька, вот ща верю, что он лихой казак, боевой!
— Я же не брехло! Я же, когда он лежачий был, за ним с братаном ходил, у него еще плечо пораненное, — Вася говорил тихо, но жестикулировал отчаянно. — Слухать его надо!
Никиту разрывало двойственное чувство: с одной стороны, он готов партизанить по полной. С другой стороны, он уже знал, что ребята погибнут. И он принял решение:
— Ребя, послушайте меня. Не надо вам ничего делать, подождите чуток, наши скоро вернутся… начал было Никита.