- Может, вам помощь нужна? Ну, в смысле подсказать что про жильцов... Мы ведь всех знаем, - предлагает она свои услуги.
- Нет, благодарю за внимание. Я просто интересуюсь, как ведутся домовые книги. Они у вас в полном порядке. До свидания.
- Самый хитрый оперативник в отделе, - обращается паспортистка к подругам, когда за Бадраковым закрылась дверь. - Что-то вынюхивает, а что - не говорит!
А Петр Кириллович уже шагает ло улице, косит глазом на жестянки с ломерами домов. У двадцать шестого он сбавил шаг. Закурил, остановился. Не торопясь, прошел во двор, поднялся по лестнице на пятый этаж. Осторожно позвонил. Пожилая женщина в очках открыла дверь, подозрительно осмотрела его.
- Вам кого, молодой человек? - Голос звонкий, молодой.
- Константина Серафимовича.
- С каких это пор Костю по имени-отчеству величать стали? - усмехнулась она. - Спит, наверное. Вчера поздно с работы вернулся. Сейчас я постучу, подождите.
Но стучать не пришлось. В глубине коридора открылась дверь. Среднего роста мужчина в черной куртке с петлицами, щуря заспанные глаза, безразлично посмотрел на Бадракова и уже завернул было на кухню.
- Вот он. Костя, к тебе тут пришли! - повысила голос женщина.
- Пришли, так впускайте, - недовольно проворчал мужчина. - А то встали, как вахтер в заводской проходной!
Константин Серафимович Сушко - вожатый трамвая. Эту неделю он работает в вечернюю смену. Домой возвращается около трех часов ночи, а иногда и позднее.
Он нисколько не удивился, что пришедший к нему человек - из уголовного розыска. Запросто пододвинул гостю стул:
- Присаживайтесь. У меня тут беспорядок, жена в больнице...
Бадраков извинился и сразу же повел речь о ночи, когда была совершена кража в ателье. Сушко подтвердил, что в ту ночь он, как и всегда после вечерней смены, возвращался домой примерно в три часа ночи, но никого и ничего подозрительного не видел. Однако Петр Кириллович не торопился уходить. Он считал разговор далеко не оконченным и до мелочей стал уточнять маршрут, по которому вожатый возвращался домой из трамвайного парка.
- Уж не думаете ли вы, что я ателье обворовал? - выпалил вдруг Сушко.
От неожиданности Бадраков опешил. Но тут же поспешил взять себя в руки и поинтересовался, из каких источников ему известно о краже в ателье.
- У меня же на работе самое верное радио. Вагон старого образца, кабины нет, что говорят пассажиры - все слышно. Ну, конечно, в тот день, вернее, после той ночи, как только подъезжаешь к ателье, так и разгораются страсти у пассажиров, особенно у женщин.
Ателье-то было женское.
- Значит, вы мне ничем не поможете, - печально вздохнул Бадраков. - А я так на вас надеялся.
- Какая ж помощь, товарищ, - развел руками повеселевший Сушко, - и рад бы сам, но... Ничего подозрительного не видел, это уж я хорошо помню. К примеру, от парка до самого дома только и видел мальчишку из двадцать девятой квартиры. Прошел передо мной в дом. Зовут его Володей. Так он же не ,мог совершить кражу, верно? И при нем ничего не было.
- Да, да. Это верно, - неестественным голосом подтвердил Бадраков, направляясь к двери. - Спасибо, извините, что побеспокоил. Нет так нет, ничего не поделаешь!
7
Повестку о явке в милицию Зое Ильиничне вручили на работе. Она недружелюбно посмотрела на человека, заставившего ее расписаться на корешке, но ничего не сказала.
- Ваша явка срочная, - обернулся молодой человек уже от двери. - Нужно явиться сейчас.
Ничего не понимая, Зоя Ильинична пожала плечами и пошла поставить в известность н-ачальника цеха. Через полчаса она уже была в милиции.
Бадраков изменил на этот раз своей традиции и не задал вопроса в лоб. Сначала он поинтересовался семьей Синелоповых в общем. Зоя Ильинична заподозрила: уж не муж ли на развод подал? Она тут же сочла своим долгом поставить в известность молодого человека, что супруг не очень беспокоится о семье. Наглядным тому примером является тот факт, что она вынуждена работать.
- В этом ничего плохого я не вижу, - парировал Бадраков.
- Конечно, чужое горе незаметно.
Долго ходить вокруг да около было нельзя. Зоя Ильинична нервничала и, безусловно, горела желанием поскорее узнать главное: зачем ее сюда пригласили.
- По поводу сына мы вас беспокоим, - выложил наконец Бадраков. Скажите, с кем он дружит в настоящее время?
- Откуда я могу знать? - кокетливо пожала узкими плечами Зоя Ильинична. - Вероятно, с кем-либо из своих сверстников, есть же в школе мальчики.
- Я имею в виду не школу, а дом.
- Домой к нему сейчас никто не приходит. У него есть приятель, Боря Чувахин, но последний раз он был у нас восемнадцатого сентября, в день рождения Володи.
- Чувахин Борис, - повторил Бадраков и записал это на бумаге.
- А что же все-таки случилось? Я мать и вправе задать вам этот вопрос, - нервничала Зоя Ильинична.
- Мы подозреваем, что ваш сын участвовал в краже, - спокойно сообщил Бадраков.
Лицо Синелоповой моментально покрылось пятнами.
Она нервно сдернула с рук легкие перчатки и резким движением раскрыла сумку, извлекая оттуда носовой платок.
- Что-о? Что вы сказали?
- Думаю, что вы не ослышались, но могу и повторить: ваш сын подозревается в совершении кражи.
- Боже мой! Этого не может быть, вы ошиблись, - вскрикнула Зоя Ильинична и в отчаянии опустила руки.
Петр Кириллович поспешил налить из графина воды.
Стуча зубами о край стакана, она сделала несколько глотков, глубоко втянула в себя воздух и, склонив над столом голову, зарыдала.
После истерики Синелопова медленно приходила в себя: она поправила высокую прическу, незаметно для Бадракова успела посмотреться в зеркальце и даже попудрилась. Молодой человек тем временем вынул из сейфа обломок зеленой расчески и подошел к Зое Ильиничне:
- Такая расческа была у вашего сына?
- Да, да. Только у него была целая. Я сразу ее узнала. Там еще нацарапано: "Синепопов В.".
- Совершенно верно. И знаете, где мы нашли этот обломок? - спросил неожиданно Бадраков.
- Вот этого я не знаю.
- На подоконнике в ателье, где два дня назад была совершена кража.
- Не м-может этого б-быть, - заикаясь, произнесла она. - Может, он кому другому отдал свою расческу?
- К сожалению, это было. Он нам во всем сознался.
А второй обломок расчески оказался у него в кармане...
- Не верю! Не может этого быть! - кричала Зоя Ильинична уже у себя дома, бегая из угла в угол, как разъяренная львица. - В кого он - вор?! В меня? В отца?
- Полно убиваться, Зайка, - безучастным тоном успокаивал ее художник. Ведь ты сама мне рассказывала, как груб и невоспитан твой муж... Я, например, ничуть не удивляюсь этому событию...
Оскорбленная женщина из всего сказанного уловила только одно, художник говорит об их, казалось бы, общих семейных делах как посторонний, даже напоминает, что у нее есть муж и отец ее ребенка, которому и следует ломать голову над тем, что случилось. А подумал ли он о том, что муж знает или будет знать, что она открыто живет с ним, выхоленным пижоном. Это уже сверхнахальство. Она круто повернулась к нему и, задыхаясь от злости, закричала?