— Неее, я туда больше не пойду, — сказал Моркуш. Уши его теперь были симметрично подстрижены в форме Горка. Все видимые дырки заштопаны. И на ногу он больше не прихрамывал. Морда его утратила привычное зверское выражение и сейчас выглядела почти по человечески растерянной, что и вызывало приступы хохота у остальных йунцов.
— Киборк, — тихо прошептал Узбог. Торчащий из его башки осколок рубила исчез, а края раны на черепе теперь стягивали довольно аккуратные металлические скобы. Это было первое слово Узбога, которое он произнес в своей жизни. Но никто не обратил на него внимания.
Когда они вернулись к Килле, тот уже заканчивал ремонт. Он стоял, согнувшись, над двиглом тачилы, и ковырялся внутри, отрывисто командуя суетящимся вокруг гретчинам.
— Тэк… Дай зогню зоганную, — он протягивал в сторону свою неметаллическую руку в сторону и один из гретчинов вкладывал ему в ладонь неузнанный Ваздаккой инструмент. Килла Ван Килла некоторое время ковырялся в двигле, потом снова протягивал руку и говорил:
— Так. Терь, зоганную зогню, — гретчины некоторое время суетились вокруг, находили нужное и передавали Килле. Йунцы тем временем зачарованно рассматривали тачилу. За время их отсутствия она обрела форму. И, даже, в какой-то степени, смысл. Пара гретчинов с ведерками красной краски в руках сновали по поверхности, завершая покраску.
— Вааагх, — тихо пророкотал Ваздакка выражая крайнюю степень восхищения.
Килла услышал его но не стал отвлекаться. Продолжая работать он довольно рыкнул. К счастью, Килла успел закончить до того, как йунцам стало скучно.
— Все, — сказал он и захлопнул капот. После чего, сделав пару шагов назад, довольно оскалил зубастую пасть. Потом обернулся, оглядел йунцов и, с непонятным выражением морды, хмыкнул. После чего рыкнул:
— Лезайте внутрь! Пора на дело!
Глава 9. Трака!
Иногда про человека отчаянного, жестокого и даже озлобленного до безумия, говорят так “В жизни у него нет радости большей, чем война”. Но для человека это извращенное состояние психики. Темное, порченой удовольствие, почти неотличимое от боли и отчаяния. А вот у орка нет радости чище и светлей, чем драка. И это состояние искрящегося восторга делает его не просто прирожденным воином, но настоящим маньяком. Маньяком, для которого важен сам процесс. Орки в силу физиологии, практически глухи к чувственным удовольствием и почти единственное, что их хоть немного пьянит, это ядреные химикаты способные прожечь человеку желудок. И грибное пиво, что на человека действует примерно так же, как кислота. Сюда же можно отнести и еду — орки не могут стать гурманами. Их вкусовые рецепторы устроены так, что они с равным равнодушием могут есть землю, гнилую органику и изысканное пирожное. Только особо питательные грибы из орочьей грибницы и мясо сквигов может вызвать у орков чувство, отдаленно напоминающее человеческое “вкусно”. А оркоиды кажутся им невкусными — их создатели подстраховали свое живое оружие от самоистребления из гастрономических побуждений.
У орков нет социальных инстинктов таких, какими обладаем мы. Их общение сводится либо к драке, либо к готовности вместе подраться с кем-то еще. Социальная иерархия проста, очевидна и эффективна. Если тебя слушают — значит ты сильный, но умный. Или наоборот. Раз ты хитрый, но сильный — ты растешь. Раз ты большой — тебя слушают. Все довольно просто.
Ожидание конфликта, в отличии от людей, не давит на психику, а наоборот мотивирует орков, заставляет чаще биться их сердце, вбрасывает в кровь коктейль гормонов делая орков активными и инициативными.
Все радости, какие только не придумал человек, не идут ни в какое сравнение с тем пьянящим, захлестывающим чувством, которое орки испытывают в бою. В отличии от слепой и бездумной эволюции, их гормональный коктейль действительно создан для того, чтобы притуплять боль, инстинкт самосохранения и дарить радость. Если говорить прямо, орки дерутся бухие в хлам, только это их природная дурь.