Кто бы они ни были, эти существа двигались так быстро, что она почувствовала, что увидела их только тогда, когда они уже исчезли.
Тяжелые низкие тучи начали заполнять восточный горизонт. В них чувствовалась глубина, вес и чернота. Под ними бесшумно засверкали молнии. Через значительный перерыв пришел гром: низкие, гудящие удары молота.
Над рекой и над джунглями повисло тяжелое ожидание. Вокруг кабины как извивающиеся змеи закрутилось течение грязно-коричневое, густое бурлящее движение, которое несло стремительно плывущие предметы: толчок и поворот... толчок, изгиб и поворот.
"Это ожидание", - думала Рин.
По щекам ее струились слезы, и она вытирала их.
- Что-нибудь случилось, моя дорогая? - спросил Чен-Лу.
Она хотела засмеяться, но знала, что смех снова приведет к истерике.
- Если ты не банальный сукин сын, - сказала она. - Что еще может случиться?
- О-о, у нас все еще воинственный дух, - сказал Чен-Лу.
Светящаяся серая темнота, тень облака накрыла кабину, сравняла все контрасты.
Хуан следил за поднимающимся от дождя уровнем воды в реке, швыряемой в его сторону порывами ветра. Снова засверкали молнии. Раскат грома пришел быстрее и громче. Этот звук заглушил завывание группы обезьян на левом берегу. Крики их неслись течением реки.
Темнота плотно заволокла реку. Резко и ненадолго тучи на западе расходились и открывали небо, как сверкающую бирюзу, которая медленно переходила в желтое и затем темно-красное вино, красное, как мантия епископа. Река казалась черной и маслянистой. Тучи закрывали закат, и еще не раз огненные всполохи молнии разрывали тьму.
Дождь начал свою бесконечную работу, выстукивая дробь по балдахину, размывая береговую линию в глухую серую пелену. На сцену выступила ночь.
- О, Боже, как я боюсь, - прошептала Рин. - О, Боже, как я боюсь! О, Боже, как я боюсь!
Хуан понимал, что не может найти слов, чтобы успокоить ее. Их мир, и все, что он требовал от них, не умещался в словах, все превратилось в течение, неотделимое от самой реки.
Выводок лягушек выплыл из ночи, и они услышали, как вода льется через камыши. Через закрытое тучами небо не мог пробиться даже слабый отблеск луны. Лягушки и шуршанье камыша исчезли. Кабина и трое в ней остались в мире дробного перестука дождя, подвешенные над слабым течением реки и окруженные плывущими в ней предметами.
- Очень странное чувство, когда за тобой охотятся, - прошептал Чен-Лу. Слова упали на Хуана, как будто шли от бестелесного источника. Он попытался вспомнить внешность Чен-Лу, и был удивлен, что память не выдала никакого облика. Он искал подходящие слова для ответа, но все, что он смог найти, было:
- Мы еще не умерли.
"Спасибо, Джонни, - думал Чен-Лу. - Мне нужны были от тебя такие глупые слова, чтобы они вписывались в перспективу". Про себя он тихонько захихикал и подумал: "Страх - это наказание сознания. В страхе нет слабости... только в выявлении ее. Добро, зло, - все это зависит от того, как на это посмотреть. Приплетая сюда бога или без него".
- Я думаю, нам надо встать на якорь, - сказала Рин. - Что если мы ночью попадем в стремнину раньше, чем услышим ее? Что можно услышать в такой дождь?
- Она права, - сказал Чен-Лу.
- Вы хотите выйти и опустить якорь, Трэвис? - спросил Хуан.
"В страхе нет слабости, только в проявлении ее", - думал Чен-Лу. Он представил себе, что могло быть там снаружи. Что может ждать в темноте может быть одно из тех созданий, которых они видели на берегу. Чен-Лу понимал, что каждая секунда промедления ответа, выдает его.
- Я думаю, - сказал Хуан, - что опаснее открывать люк ночью, чем дрейфовать... и слушать.
- Но у нас есть еще бортовые огни, - сказал Чен-Лу. - Ну, на тот случай, если мы услышим что-то. - Даже произнося эти слова, он понимал, насколько они слабы и пусты.
Чен-Лу почувствовал, как горячий поток поднимается в венах, гнев, как серия одиночных взрывов. И все же там снаружи таилась неизвестность, обманчивая тишина, полная яркого бешеного сияния, воспоминания о котором оставались даже в кромешной темноте.
"Страх отметает прочь все притворства, - думал Чен-Лу. - Я был бесчестен с собой".
Это было так, как будто эта мысль неожиданно появилась из-за угла, чтобы поставить перед ним отражение в зеркале. Внезапно разбуженная ясность воспоминаний промелькнула в мозгу, пока он не почувствовал, что все его прошлое танцует и извивается, как скатывающийся рулон ткани - реальность и иллюзии одной и той же материи. Это ощущение прошло, оставляя в сознании внутреннюю дрожь воспоминаний, чувство ужасной потери.
"У меня запоздалая реакция на укус насекомых", - подумал он.
- Оскар Уайльд был ослом с претензиями, - сказала Рин.
- Любое число жизней равноценно любому числу смертей. Храбрость не имеет с этим ничего общего.
"Даже Рин защищает меня", - думал Чен-Лу. Эта мысль вызвала в нем ярость.
- Вы, боящиеся бога дураки, - огрызнулся он. - Вы только и знаете повторять: "Ты во всем сущем, Бог!" Без человека не было бы бога! Бог не знал бы, существует ли он, если бы не человек! И если был когда-то бог, то эта вселенная - его ошибка!
Чен-Лу погрузился в молчание, удивляясь, что он пыхтит, как после величайшего физического напряжения.
Порыв дождя забарабанил по балдахину, как будто это был небесный ответ, а затем растворился в сером бормотании.
- Ну, хорошо, теперь послушаем атеиста, - сказала Рин.
Хуан вглядывался в темноту, откуда родился этот голос, неожиданно разозлился на нее, чувствуя стыд в ее словах. Взрыв Чен-Лу был равносилен тому, что увидеть этого человека голым и беззащитным. Мимо этого не стоило проходить, необходимо было хоть как-то прокомментировать это. Хуан чувствовал, что слова Рин служат только тому, чтобы загнать Чен-Лу в угол.
Эта мысль заставила его вспомнить одну из сцен своей жизни в Северной Америке, каникулы, которые он проводил вместе со своим одноклассником в восточном Орегоне. Он охотился на перепела вдоль линии забора, когда двое из его хозяев спустили с цепи гончих, чтобы устроить погоню за проклятым койотом. Койот увидел охотника и свернул влево, чтобы попасть в ловушку в углу изгороди.
В этом углу койот, символ трусости, разметал и разорвал двух собак в кровавые куски. Собаки бежали от него, поджав хвосты. Хуан испугался и позволил койоту убежать.