— Бабушка! — завопила я, влетая в комнату. — Ты куда дела мой мешок?
— Не ори, — рассердилась бабушка. — Не брала я никакого мешка.
— Но куда же он мог деться? — чуть не плакала я. Еще бы, целых два лета собирала я эти стеклышки.
— Поищи получше. Сама, наверное, переставила и забыла. Кому нужно такое добро?
— Как это переставила, как это забыла? Что я, сумасшедшая, что ли?
Еще вчера вечером он был. Я еще туда три новых стеклышка бросила.
Целый день я ходила мрачная и не могла забыть про свой мешок. А вечером бабушка рассказала об этой пропаже маме:
— Я уж думала, Марзея выбросила — так нет, говорит, не трогала.
— Да это Рыбинские. Их рук дело, — сразу догадалась мама. Она была в нашей семье самая прозорливая.
— Нужны им стеклышки, — отмахнулась бабушка.
Но мама и тут сообразила.
— А они думали, там картошка, — пояснила она.
И догадка ее была так проста, проще пареной репы, что никакого сомнения не оставалось: конечно, Рыбинские.
Я сразу обрадовалась, а потом подумала: чему, собственно, радуюсь, мешок-то не нашелся.
Рыбинские — это наши новые соседи. С тех пор как они к нам переехали, у всех стали пропадать разные вещи. В кухне ничего нельзя было оставить. Даже ведра с водой — и те держали в комнате, потому что Рыбинские бросали туда мусор.
Вообще-то фамилия их была Фомины: Клава Фомина, муж ее Петр Фомин и сын, лет двенадцати, тоже Петька Фомин. Были они все рыжие, особенно Петька. Угрюмые. Ни с кем не здоровались, не разговаривали. Только воровали. Даже Петька не ходил во двор играть с ребятами. Придет откуда-то — и шмыг в свою комнату.
А Рыбинскими их прозвали потому, что приехали они из Рыбинска. «Это воровской город, — сказала Марзея, когда у нас пропала первая вещь — тапочки. — Рыбинские все воры».
Мы с Элей даже рты раскрыли от удивления и страха. Подумать только, оказывается, есть город, где живут одни воры. Как встанут утром, так и принимаются воровать. Интересно, они воруют друг у друга или отправляются в другие места? Наверное, в другие. Вот Рыбинские к нам и нагрянули.
— А почему же их не посадят в тюрьму? — спросила Эля.
— Не пойман — не вор, — ответила Марзея.
И в самом деле, мы же ни разу не застали Петьку, сующего руку в нашу кастрюлю. А между тем как только бабушка опускала в кастрюлю сосиски, то обязательно вынимала оттуда… веревку. Мы знали точно, что это Рыбинские, а вот доказать не могли. Выходит, вор может свободно разгуливать по городу и все знают, что он вор, но никто не смеет подойти и сказать ему в глаза: «Слушай, а ты вор». Все знают это про себя.
Это было для меня потрясающим открытием. Я долго думала над этим и наконец предложила выследить Рыбинских, но Марзея сказала, что это пустая затея, что их все равно не перехитришь, что нужно найти другой, особый метод. Но вот какой?
А вскоре за этим открытием последовало другое, еще более потрясающее. Оказывается, метод был.
Вот как это произошло.
В конце концов мы не выдержали натиска Рыбинских и позорно сдались, то есть переехали в другой дом.
Одной маминой знакомой, Эльвире, давно нравилась наша комната, большая и солнечная. Как-то, когда мы особенно жаловались на Рыбинских, она и предложила:
— Давайте меняться.
Мы прямо-таки обомлели.
— Эльвирочка! — только и воскликнула моя бабушка. Она, наверное, подумала, что Эльвира хочет пожертвовать собой ради нас.
— А как же Рыбинские? — сказала моя мама. — Да они вас по миру пустят. — И она с грустью оглядела богатую обстановку Эльвиры: деревянную кровать, новый шифоньер, огромное трюмо и ножную швейную машину — Эльвира была портнихой.
Но та только глазами сверкнула: мол, это мы еще поглядим, кто кого. И правда, Эльвира умела всех прибрать к рукам и при этом оставаться со всеми в хороших отношениях. Муж у нее был таким тихим, что я ни разу не слышала, чтобы он разговаривал. Спросит его Эльвира о чем-нибудь, а он в ответ подойдет и поцелует ручку.
А мать так оберегала ее покой, что, если заказчики, случалось, приходили раньше двенадцати дня, выпроваживала их со словами: «Эльвирочка спит». Эта маленькая сгорбленная старушка так любила свою дочь, что даже ради нее ходила собирать милостыню. Именно так это и было. Я сначала думала, что это чья-то злая шутка. Но однажды старушка сама сказала: «Эльвирочка так много работает. А муж у нее такой недотепа. Надо же помочь бедняжке. Вот я и собираю милостыньку, свет не без добрых людей. Вчера на яички насобирала. А сегодня мясник на рынке — очень порядочный человек — подозвал меня и говорит: „Возьми, мать“. И такой хороший кусок мяса дал, грудинку. Я уж и жаркое сделала».