Тогда ричи в первый раз подошел к Авери, потершись о его ноги, как большая кошка. Будто этим жестом хотел выразить благодарность и все, что не мог сказать словами.
Именно с того дня и само лечение, и общение между нелюдем и зверем начало происходить быстрее и легче. Майк увидел, что Авери не отказывался от своих слов и готов был идти даже против собственной крови (ведь ричи учуял, что в чужаке лилась та же сила), ради его спасения.
Проследив, как Майки вскарабкался по деревянному настилу, шедшему перпендикулярно земле, и мягко спрыгнул с него, приземлившись всеми четырьмя лапами на траву, Авери улыбнулся.
– Умница, мальчик!
А ведь если он не пошел бы в тот день за подарком маленьким принцессам, этот малыш мог быть уже мертв.
***
Лина и Гиса… удивительные близняшки. И как они радовались, когда получили в дар дракончиков! Девичьего визгу не было предела! Девчонки бросились ему на шею, стараясь расцеловать в обе щеки.
Эти малышки с самого рождения росли на его глазах. И закономерно, что и он, и они, любили друг друга. Как дорогого родственника, которым он им и стал, вызвавшись быть названным отцом для малюток. Пусть данный обряд и был принят у аристократии лишь на крайний случай, но все же отказываться от возможных будущих опасений никто не стал.
Названными родителями становились приближенные к родителям друзья, готовые заменить их, ежели потребуется, в случае их длительного отсутствия, или, не дай Гисхильдис, смерти. Удивительно, что и Ноал, и его жена согласились остановиться на его кандидатуре, практически вверяя в руки будущее двух государств.
Разумеется, жизни двух Высших демонов не могло ничего грозить, но факт доверия самого ценного не мог не отзываться тупой болью в сердце.
Малышки, как ни странно, звали его дядей. Да и странно было бы, если бы к нему обратились однажды «папа».
Авери, глядя, как растут две маленькие бестии, лишь улыбался, стремясь радовать принцесс все новыми играми, да старался чаще появляться во дворце.
Любовь…
Авери вспомнил, как пару лет назад, еще до момента, как на трон взошла киосса Араи, он с отцом поднимал тему его любовных привязанностей. Вскользь, однако данный момент имел место быть. И удивительно, но тогда они пришли к определенной точке, отделяющей его личное пространство от областей, куда Танасори-старший казал свой нос.
– Ты предполагаешь, что нести ответственность за государство – легко? – Фредон смерил сына тяжелым стальным взглядом.
– Глупости, такого я не говорил. Это непосильный труд. Я понимаю. Просто… тебе не кажется, что из-за киоссы Римонд порой уходит от своих прямых обязанностей?
– В том, чтобы находиться у ложа жены, которая вот-вот покинет Ингиак и отправится к Гисхильдису, нет ничего постыдного, – отрезал Советник. – И ты поймешь это, как только найдешь себе пару.
– С моей работой это сделать невозможно.
Мужчина приподнял бровь.
– Я в первый раз слышу от тебя жалобы.
Авери скривился.
– Не перевирай смысл. Я знал, на что подписывался. И понимал, что с личной жизнью разберусь еще не скоро. Но…
– Никто не запрещает тебе заводить любовниц, Авери. Даже к временным… утешениям можно привязаться.
Тот разговор позволил ему понять, что отец знал о Наиттиль, эльфийке, дочери одного из Советников Римонда. Той, что мечтала стать после начала их любовной связи кем-то большим, нежели пристанищем. Однако ее отец посчитал по-своему, сосватав дочь выгодному для короны претенденту. За этот брак Аминс получил в свое пользование спорные земли с восточной стороны.
Их прощание было странным. Пусть Авери никогда ничего не обещал Наи, но видеть ее слезы почему-то было больно. В их отношениях было многое: смех и ссоры, но никогда эльфийка не плакала так горько. Никогда не цеплялась за него, прося поцеловать ее в последний раз, в последний раз позволить ей ощутить тяжесть его тела и жар ладоней. В последний раз… и он давал ей то, в чем она нуждалась. Утешал, сам загоняя непонятную тоску подальше. Да, Наиттиль была не Лори. Уж за последнюю он сам боролся бы до последнего… однако судьба распорядилась иначе. И она не видела в нем большего, чем друга.
Безответная любовь страшна.
Он помнил, как пришел к отцу отчитываться о проделанной работе, а на душе скребли кошки. Знал, что нельзя было открывать ту часть своего сердца, в которой могла поселиться веселая хохотушка с зелеными глазами. И понимал, чего ему будет стоить вычеркнуть эпизоды с их поцелуями из головы. Знал, но упрямо шел на это.