– Да тут делов-то было на пять минут!
– Ой, молодцы! Какие вы молодцы! Пойдемте я вас чаем угощу с шарлоткой.
Под угрозой смертоубийства не отрываться от тетрадки. Скрипучий пол мастерски озвучивал их шаги: кто-то секундно приостановился. Я знаю, ты смотришь. Ее защита – невесомая занавесь темно-русых волос.
– Сережа, туда-туда, за мной! – повелела Надежда Викторовна.
Заминка, долгожданный выдох – в гостиной никого, кроме разве что развязно позирующей одалиски на картине над Викой. Никогда раньше не замечала, кстати.
– Садитесь-садитесь! – неслось с кухни. – Вика, идем чай пить!
В двух секундах от гостиной до кухни Вика слилась в сплошной гонг из ее груди, невозможный, оглушительный, в радиусе от надеждо-викторовской сталинки до целой вселенной.
Кухонка, в отличие от ссушенного временем в гробницу хлама и забытых книг зала, сохранила некую стародевичью кокетливость: явно рукотворные косоватые коротенькие шторы, персиково-яблочный натюрморт над столом, крохотные, словно кукольные, чашки с потертой каймой из тех безбожно умирающих в ожидании лучшего советских сервизов. Парни на коренастых табуретках уплетают куски рыхлой, в сыпучей пудровой шапке, шарлотки. Длинные ноги Серого неудобно упираются в тоже кукольный, слишком миниатюрный стол.
– Присаживайся. Не стесняйся, – заулыбалась Надежда Викторовна.
Шаткая табуретка. Смехотворная чашка в плену ее школьно-безличного маникюра. Ложечка с курсивом «Надежда» в сколотой стеклянной сахарнице.
– Это Вика, ребята. Моя ученица. В моем одиннадцатом классе учится, – сказала, будто похвалилась, Надежда Викторовна. – Вик, да ты бери шарлотку . Не стесняйся. Худая вон какая.
Терпеливо жевать навяленную приторную выпечку. Блуждать среди домашних, уже устоявшихся пятнышек на кружевной скатерти. Единственная попытка оглядеться – под прицел серого, мигом соприкоснувшимся с ее взгляда. Теплое столкновение там, внизу, с ее угловатой коленкой. «Извини». «Ничего». Внутри отчего-то ещё долго пылает.
– Вы пейте-пейте чай, – то и дело цокала Надежда Викторовна.
– Вика, а на кого ты хочешь поступать?
Вопрос, как мячик в школьных «Вышибалах», выбил из нее весь воздух. Хватаясь то за собственные сладко блестящие пальцы, то за бегло мелькнувшие над непрестанно, апатично жующим ртом жиденькие росомаховские усики – куда угодно, но не адресанта, она демонстративно пригубила давно кончившийся чай.
– На архитектора, скорее всего, – бросила в сторону Серого.
– Сюда или куда-то ещё? – подхватил он.
– Сюда, конечно, – душно вклинилась Надежда Викторовна. – Мне викина мама сразу сказала: сюда, в ваш архитектурный поступит… У нас там самые лучшие преподаватели. Одни профессора. Я вон Ленок тоже хотела одно время в архитектурный отдать. А она всё «Не пойду, не пойду»…
– Вообще я хочу поступать в Красноярск, – обрезала Вика подступившую надеждо-виктороскую историю. – Домой.
– Да ты сначала доучись… Целый год ещё впереди, – спешно свернулась классная.
– Вы правы, – согласилась Вика и неловко поднялась. – Спасибо. Очень вкусная шарлотка.
– Ты не задержишься? Я с тобой еще хотела разобрать следующий параграф и…
– Мама будет волноваться. Да и темнеет уже, – промямлила Вика.
В кусочек двора, обрамленный самодельными занавесками, уже влилась дымчатая предвечерняя акварель, гасившая серо-синим еще различимые предметы.
– Ой! – опомнилась Надежда Викторовна. – А время-то уже восьмой час!
– Мы тоже пойдём. Спасибо за чай!
– Спасибо. Было очень вкусно, – вторил Росомаха.
Пока Вика, непонятно взволнованная, запирала в сумку тщетные атрибуты несостоявшегося урока: огрызок задачи на тетрадном листе, спрятавшаяся под креслом ручка. «Ой, Вика, упало что-то? Давай я тебе свет включу!». Гостиная еще больше состарилась от желтящего фильтра бутонообразной люстры.
– Ты сама-то дойдешь? Темно ведь уже на улице! Может, тебе такси вызвать? – слышалось до прихожей, в который Серый нарочито долго шнуровал грязноватые кроссы.
– Да не надо, Надежда Викторовна. Трамваи еще ходят.
– Ну как же, вдруг чего… Знаешь сколько в это время всяких…
– Надежда Викторовна.
– Ты хоть позвони, как дойдешь.
– Я, короче, домой, – решил Росомаха.
Он стерся секундой раньше, чем из гостиной хлынул жидкий поток света, лизнувший фрагмент оляписто-зеленого коридора, хриплый – противное старческое «мяу» – кот, нескончаемые ноги в капроновых колготках. «Ой, Вика, включай свет, там, у зеркала», – успела проронить сзади Надежда Викторовна.