– Направление «Монтаж и техническая эксплуатация промышленного оборудования» тебе о чем-то скажет?
– Ну так…, – созналась Вика.
– Коротко говоря, на механика. У тебя, кстати, стрелка чуть длинновата. Стой.
Очень естественно задеть слишком дерзкий уголок – еще один время замедливший выстрел – беззащитная взъерошенная липучка у кармана его ветровки, чернявая россыпь сбритой щетины над губами:
– Так лучше.
Они гуляли, пока в неслышно вымытый день не вплелись кружевные фонари. Оглушенная с двух сторон огненными мостами, река пускала молодой неуверенной луне многочисленные подмигивающие приветы. Навстречу им, укутанные до носа шарфами, до щиколоток – голым честным словом – выбивались маленькие шумные кучки подростков.
– Сейчас я живу у Росомахи. Ну, ты его видела у классной своей. Его так-то Лёха зовут. Но в лагере был один случай…
Завхозовские, обитавшие в незапертом сарае грабли. Смешливая толстовая девчонка, которую дотошно и дежурно, до слез доводил отбитый – пятнадцатилетний! – старшак. Двенадцатилетний Леха. «Да куда ты лезешь, пиз***? Да ты что мне сделаешь?» Дальше – какой-то гремучий кусок ярости, страшный и беспамятный – в тот день безобидный Лёха стал «Росомахой».
– А тот старший, что было с ним? – беспокоилась Вика.
– Что было – что было? Нельзя мелких обижать, думаю, он запомнил.
– Кошмар какой! Это же…
– Да всё с ним нормально. Просто остались шрамы.
Низенькое кованое ограждение, полукругло обнимавшее склон, оборвалось, откинув назад фонари, выстреливающий пиксельный фонтан на тельце отеля, чинные лавочки и плитку. Далее следовала неприметная безлюдная дорога и дворы, дворы, дворы. Нам туда?
– Ну хоть девчонку ты перестали гнобить.
– Не перестали, – усмехнулся Серый.
– Но это… Это как-то нечестно.
– Жизнь в общем и целом – отчаянно нечестная штука. Привыкай.
Интуитивно, как пуганый дворовой кот, Серый вёл ее какими-то закоулками – когда? как? куда? Вика пропустила всё, кроме его выпуклых даже на вид скул и девчачьих ресниц– к центру, над котором уже прогорел так и не распустивший, утонувший в тучах закат.
Неоновые вывески. Верткие такси на людных, на красный рассекаемых переходах. Бары друг за другом, будто разноцветные стеклянные шарики с игрушечно-музыкальной начинкой – отдельные мини-вселенные. Красный неон, полосатая бабочка бармена. Синий неон. Панковские плакаты, вплотную подступающие столики.
– Ты не замерзла?
У него 2000 на карте. На сегодня, завтра, послезавтра и ещё на неделю. Но она, к счастью, об этом не знает.
– Да нет, – отмахивается Вика.
– Может, в «Мак» зайдем?
Там она до последнего бьется у терминала с готово выставленной карточкой:
– Нет, ты не будешь за меня платить!
– Вик, прекрати а! – злится Серый.
– Да можно там быстрее! – возмущаются сзади. – Определились бы сначала!
Поспешная гирляндная ночь за стеклом. Поднос, с которого она, смешно хлюпая кофе, таскала картошку:
– Может, тебе ещё одну взять?
– Да не надо.
– Может, тогда прекратишь жрать мою!?
– Да ладно, да я же пошутил!
Она вертится, как капризный ребенок от подставленной ложки.
– И не буду! Сам ешь!
– Ну ты же хочешь! Я вижу, что ты хочешь! – перед ней горячая и ребристая от соли стружка в шапочке сырного соуса.
И Вика, в конце концов, недовольно цапает толстую, ароматную соломку прямо из пальцев.
– По тебе не скажешь, что ты столько ешь.
– На первый раз сочту это комплиментом, – усмехается Вика.
Они провожают один за другим трамваи. И прямо перед ними утекает последний, измученный, яркий до желтизны – толстая кондукторша отсчитывает мелочь среди стылых кресел.
– Может, пешком прогуляемся, – предлагает.
– Десятый час уже, – бурчит Вика. – Мне мама уже два раза звонила.
– Понял-принял.
На продроглой остановке согревают только ее диковатые островатые смешки над его не совсем шуточными историями:
– Алкомаркет был не очень большой. Но такой старый, еще без камер. Я набил целый рюкзак, и…
Обескураженные ангелочки в ее глазах заставляли его самого хохотать и над жгучим от хватки охранника локтем, и над жалобным звоном извлекаемых бутылок: «Ещё раз ты, п***юк, здесь появишься»…
– Я никогда ничего не крала.
– Даже жвачки в магазине?
– Даже жвачки в магазине, – подтверждает Вика.
– Алкашку, жвачки, шоколадки… Магнитолы…
Откуда-то из пятнадцати лет зашлась воплями потревоженная сигнализация, и он рванулся, угловатый, даже более тощий, чем сейчас, к ее теплым, доверчиво расслабленным коленкам. На заднем натужно надрывающейся газельки, которую бровястый частник резво загонял через ночь.