Не отв-ле-кай. Он – плотоядный коршун. А у нее тощие, по ребрам пересчитать, соблазнительные бока. «Ну нет-нет! Не щекочи! Ну, пожалуйста! Пожалуйста, не надо!»
В копилку лучших дней: 36 минут на трамвае. Двор, как будто идешь на физику. Пожалуйста, Надежда Викторовна, только не выглядывайте в окно!
– Ты как всё это дотащила? Позвонить не судьба?
Монстрообразный, подкошенный временем трельяж в прихожей, где они сходу забыли десятка три поцелуев. «Хватит!», – шепчет, но ее перебивают застигнутые им за ушком, ее собственные «I love love». «Ну правда, харе», — собственные ноги у него на талии определенно ей противоречат. В заляпанном зеркале под спиной – два разгорячённых подростка, над черной кромкой, сдерживаемой всего двумя застежками – кусок обнаженный лопатки, на которой замерла смуглая ладонь.
– Как говорится, я не буду к тебе приставать, – ехидствует Вика.
– Да? Так это ты на меня набросилась.
Беглое знакомство с квартирой: прихожая и коридор, зал, отделенный от кухни микроскопическим порожком, где и жил Серый, деликатно закрытая спальня Росомахи – всё имело тот же грустный оттенок отжитого, что и квартирка Надежды Викторовны. Всё это, впрочем, потом. Всё – мелочи.
– Ты завтракала?
– Нет.
Властвовать среди кухонной утвари под динамичное «I’m so sorry», пока Вика залипает в ноут на ещё теплом ото сна диване. Смешно подпевать, вернее, подкрикивать под сочный говор сковороды…
– Ты че ржешь надо мной?
– Да нет, что ты.
Разговаривать совсем необязательно. Ее присутствие будто ставило всё на свои места.
Увы, день несся с оголтелой скоростью. Под Believer Серый по очереди подступался то к как влитые сидящим джинсам, то к застежке бюстгальтера – ему так и не удалось.
– Долго ты ещё? – изнывал он.
Ему впервые предпочли школьные учебники. Он конкурировал с ними жалкими попытками пристроить изнывающие губы к ее шее. «Ты что делаешь? Не надо… Ну пожалуйста»
После четырех Вика, наконец, завершила всё надоедливое и школьное, и они долго взахлеб целовались, тешась разными ритмами и позами. Оккупировать колени, пальцами растекаться у Серого под футболкой – в попытках насытиться друг другом оба доводили себя до исступления; сосуд был полон – Вика непреклонна.
Когда около восьми Серый передал ее грузно пыхнувшему трамваю, у самого внутри наэлектризовалось каждое нервное окончание – по ним летящими музыкальными касаниями – чисто по клавишам фортепиано – прошелся ее скупой, чуть влажный прощальный поцелуй.
Домой Вика пробиралась, словно пьяная, уже в прихожей отбиваясь от неловких, со всех сторон наступающих вещей. Только бы мама не услышала. Та будто ждала на изготовке – скример из ужасов, самолично задевший выключатель. “Как проект? Закончили?”
“Да ещё немного осталось. Завтра доделаем”.
Что-то не так. Что-то чужеродное в ее душистой сахарной Вике, в ее маленькой девочке. Леночка, будто цербер, принюхалась к пушащемуся локону: “Дочь, ты что курила?”
Глава 12
— Не знаю. Может быть, не надо было маме врать. Может быть, она была бы не против, — всхлипнула Вика. — У меня хорошая мама…
Разбиться, прямо так, по Skype, на тысячи кусочков.
— Вика, всё хватит — не реви! — вздохнул Серый.— Ничего, дома сегодня посидишь. В понедельник всё равно увидимся.
– А я не хочу! Не хочу в понедельник!— рыдания, такие скорбные, что почти смертельные, задевали слова. – Я сегодня хочу! Я только… А она… Меня никогда не наказывали… Я…
– Блин, ну пожалуйста! Вика! Ну как дитё малое, правда, — взревел Серый. — Давай успокаивайся. Не бойся — до завтра я от тебя никуда не денусь.
Удержать всхлип прямо в горле.
— Вот так. Не плачь…Я сегодня всё равно вечером с пацанами собираюсь. Поэтому буду не в сети.
— Хорошо,— смирилась Вика. — Ладно, давай, я пойду умоюсь.
— Давай. Не кисни.
Ни домашка, ни любимый сериал, ни светины нескончаемые прошкольные мемы откровенно не шли, и она с солёными, окончательно размякшими мыслями заснула, всё ещё злая на Леночку. Впервые злая за все эти годы. На часах было 23:01.
– Ладно, давайте, пацаны, до скорого!
– До скорого!
– До скорого!
Круговорот повсеместных рукопожатий. Шаткие пять силуэтов, отслоившиеся от них и маякообразно, смещаясь то в одну, то в другую сторону, брызнувшие в никуда. Чье-то плюсовое плечо, перекрывающее его минусовые, обманчиво легкие ноги.
– Сеееерый! – затянул Свят; каждое предложение – верхняя нота в конце. – Сееерый. Я! Не вижу дороги!
– Я тоже, – заверил тот. – Да я даже…